Главная » Сосуды » Фамилия ельчанинов. Из писем к молодежи

Фамилия ельчанинов. Из писем к молодежи

В книгу вошли некоторые из его записей, которые он вел для себя, отрывки из писем, имеющие общий интерес, несколько планов и проектов проповедей, случайные заметки на отдельных листках, найденные в его бумагах.

Незадолго до своей болезни О. Александр говорил, что хотел бы написать книгу для молодежи, как бы в ответ на часто обращаемые к нему, типичные для современного юношества, вопросы. Он завел папку с надписью "Письма к молодежи"; но этот план его не осуществился, и только после его смерти были собраны письма к руководимой им молодежи и из них взято то, что могло бы хоть отчасти его осуществить. Таково же происхождение и главы "К молодым священникам" - она была тоже представлена несколькими отрывочными заметками, но все же помещается в книге, так как затрагивает одну из тем, наиболее ему близких.

Кроме этих глав, намеченных, как мы видим, как бы самим автором, все материалы, книги сознательно не приведены ни в какую систему, чтобы не ставить никакого толкования между автором и читателем и предоставить каждому, в меру его внутренней потребности, почерпнуть из этой книги то, что было сущностью духовного облика отца Александра.

Таким образом, эта книга не есть литературное произведение, а подлинный документ человеческой жизни, то, в чем отразилась его душа и что осталось на земле от него.

Конечно, эта книга, составленная из отрывочных и случайных заметок, не исчерпывает его, но, для знавших и любивших его, это некие вехи, по

– 7 –

которым они узнают образ любимого пастыря, услышат еще раз его голос. Не знавшим же его она все же даст о нем некоторое понятие и, может быть, некоторую помощь, утверждение, поддержку - т. е. сделает именно то, что делал всю жизнь для людей сам отец Александр.

Особенно может быть важна эта книга для современного человека, приходящего от светской современной культуры к религии и церкви, так как и сам он пришел к священству через врата светской культуры, через годы общественной и педагогической деятельности и через все трудности русской трагической судьбы.

По своему рождению он принадлежал к военной во многих поколениях семье. Родоначальник ее, рыцарь Алендрок, вышел из Литвы на службу к князю Василию Темному, и отец Александр любил эту свою коренную связанность с русским прошлым. Но к его рождению ничего уже не оставалось вещественного от этого прошлого и имение их (в пределах которого были истоки Волги) давно уже не принадлежало семье.

Отец его умер рано - когда о. Александру было всего 12 лет. Семья жила на пенсию, и он еще в гимназии зарабатывал уроками и платил за учение свое и брата. Позже он сам себя содержал во время курса учения в Петербургском Университете. По окончании университета он был оставлен при нем для научной работы (по кафедре истории) и в то же время примкнул, по многим дружеским связям, к представителям верхов русской культуры, достигшей блестящего расцвета в начале нашего века. Это время отмечено движением к церкви и проповедью веры в утерявшем ее русском обществе. Движение это возникло в группе писателей, богословов и церковных деятелей, с которыми посильно работал и молодой студент А. Ельчанинов, предрекая этим путь всей своей жизни.

Его старший друг и наставник о. С. Булгаков так вспоминает те годы: "То было светское пастырство, проповедь веры в среде одичавшего в безбожии общества, и ей отдавался он, будущий пастырь, ранее своего пастырства. Во всей этой работе собирания духовных сил против безбожия и равнодушия, он являлся неизменным и незаменимым тружеником и сотрудником, смиренным и преданным исполнителем того, что на него возлагалось. Имя его должно быть вписано в историю нашего церковного просвещения, как и новейшего движения христианской мысли в России. Этому содействовали и его личные свойства, особое очарование его юности. Когда он появлялся - со своим лучистым ласковым взглядом - навстречу ему раскрывались сердца и появлялись улыбки".

– 8 –

Особенная дружба, начавшаяся еще с детства, связывала его с будущим священником о. Павлом Флоренским. Под его влиянием и по собственной склонности, хотя и не имея мысли о возможности для себя священства, он поступил в Богословскую Академию Сергиева Посада, одновременно принял участие в только что основанном Московском Религиозно-Философском Обществе и был его первым секретарем. В это же время в журнале "Новый Путь" появилась его первая статья "О мистицизме Сперанского", а годом позже - книга "История религий". И опять о. С. Булгаков отмечает: "А. Ельчанинов был любим и принят одинаково в кругах литературной Москвы и Петербурга, и везде с радостью встречалось появление студента с лучезарной улыбкой и особой скромностью и готовностью слушать и запечатлевать бесконечные творческие беседы".

Также принял он участие в начинаниях, задуманных для преодоления традиционной зависимости церкви от государства и ставивших своей задачей приближение общественного устройства к евангельскому идеалу. Он сам вспоминал, как ночью, где-то в подмосковном лесу, читал и пояснял рабочим Евангелие, за что и получил от полиции штраф в 100 рублей, будучи заподозрен в политической неблагонадежности.

Курс Академии был прерван отбыванием воинской повинности на Кавказе, и в Академию он больше не вернулся, увлекшись педагогической деятельностью, став сначала учителем, а потом директором одной частной гимназии в Тифлисе. Эта гимназия была опытом новой школы совместного обучения. Его бывшая ученица М. Зернова так вспоминает об этом времени: "Эта гимназия привлекала в свои стены самых талантливых преподавателей, но А. В. Ельчанинов был среди них исключительным и несравнимым. Его преподавание более чем что-либо иное в гимназии осуществляло ее основную идею - школу радости, творчества и свободы. Оно не укладывалось ни в какую систему и перерастало всякую программу. Это время полно для нас, учеников О. Александра, яркими личными воспоминаниями, овеяно очарованием прежде всего личности нашего учителя".

О его педагогическом даре пишет профессор Харвардского Университета Карпович, вспоминая своих товарищей и свою дружбу с о. Александром еще в гимназии: "Все самое существенное в нашей жизни было связано с ним. Ему можно было сказать о том, чего никому другому не доверил бы. У него можно было искать разрешения разных сомнений и советов в трудных случаях жизни. Его влияние перевешивало, если не исключало, все остальные. Наша привязанность к нему была безгранична, но влиянием своим

– 11 –

он пользовался с исключительной осторожностью. Никому ничего никогда не навязывая, он старался только помочь; каждому найти правильный путь в ту сторону, куда каждого из нас влекло".

Из приведенных воспоминаний видно, что он не был педагогом в общепринятом смысле слова, а скорее, даже еще в свои юношеские годы, он был настоящим духовным руководителем, "пастырем ранее своего пастырства", повторяя слова о нем о. С. Булгакова.

В эти же годы он читал лекции по истории религий на Высших Женских Курсах, а также частный цикл открытых лекций на тему, ему близкую, - о новой русской религиозно-философской мысли и об отдельных ее представителях, которых всех он лично знал.

В годы голода и разрухи он работал в американской помощи (Near East Relief), организовывая ремесленные, спортивные и просветительские занятия для детей, которых кормили американцы.

Позже, когда революционная буря рассеяла многих, он оказался с семьей во Франции, в Ницце, где первое время занимался сельским хозяйством, совмещая это с уроками русского языка и истории для русских детей во французском лицее.

– 12 –

Но к этому времени стало ясно, что светская педагогика не могла больше удовлетворять его, и другое, более высокое призвание влекло его к себе. Вот его рассказ о том, как это произошло: "Я получил письмо от О. Сергия Б., где он настойчиво советует мне принять священство. Я был поражен. Сначала мне стало страшно, как бывает страшно, когда почувствуешь судьбу, рок. Я понял сразу, что это невозвратимо, что это моя судьба. В другом я, может быть, пытался бы обойти ее, но тут я почти не колебался - я пошел навстречу, и тогда стало так радостно и ясно на душе. На старых путях (педагогика, лекторство) мне было уже нечем жить, на новом пути я оживаю, возрождаюсь снова. Это мое посвящение во вторую степень. Первое - брак, второе - священство". И еще: "Меня всегда, особенно последний год, пугало быстрое течение времени; это потому, что я стоял на месте. Теперь (с решением принять священство) я пошел в разрез со временем, или, вернее, нырнул в глубину, где время безразлично".

Принятие им в 1926 г. священства было как бы естественным продолжением и внутреннего его пути, и его внешней деятельности. Больше того - в священстве он проявил высшее, к чему был призван, и как бы осуществил замысел Божий о себе. Кто-то из его друзей сказал даже о его внешности в день его рукоположения: "Весь его иконописный облик как бы наконец нашел свое подлинное изображение".

Священство дало новое вдохновение его жизни. "До священства - как о многом я должен был молчать, удерживать себя. Священство для меня - возможность говорить полным голосом".

О том же свидетельствуют и его друзья. Профессор Ильин говорит: "Его личность просияла в священстве, которое развязало и раскрыло все заложенные в нем возможности".

Сам он в первые дни записывает: "Какая радость быть священником! Священство единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе самой серьезной стороной и где сам все время живешь всерьез".

Его духовник, о. С. Булгаков так оценивал его как священника: "Не только по своим личным качествам пастырской призванности и одаренности совершенно исключительной, но, в особенности, по своему типу, О. Александр, как священник, представлял собой явление необычайное и исключительное, ибо он воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания".

– 13 –

"В этой жизни он не был гостем; он был наш, он принадлежал нашей эпохе, нашей культуре, нашему кругу людей и интересов. Поэтому так живо и так просто можно было беседовать с ним о всех вопросах современности. Но все, что он говорил, было освещено каким-то одним внутренним смыслом, было связано одной идеей, и чувствовалось, что многообразие жизни есть для него подлинная и живая риза Божества.

Отсюда та сосредоточенность, та внутренняя строгость, которыми дышали его слова. У него не было предвзятых точек зрения, он легко вживался в любую мысль; но душа его стояла на камне, и это придавало его беседе исключительную ценность; он мог говорить обо всем, всегда говоря о том же; шел вместе с собеседником как друг и невольно вел его как учитель", - говорит о нем профессор Зандер.

Но в нем не было никакого "учительства", никакой нарочитой строгости. И, может быть, можно считать некоторым недостатком этой книги эту ее строгость, не свойственную ему самому и явившуюся результатом отбора для книги, главным образом того, что было им написано на темы аскетические и посвященные вопросам духовной жизни.

Поэтому же в этой книге мало отразились и многие черты его характера - та легкая и светлая веселость, которая так была ему свойственна, его простота и непосредственность, снисходительность к недостаткам других - совершенно естественная и постоянная и, вместе с тем, его склонность к тонкой иронии и юмору, также для него типичные.

Надо отметить, что интересы О. Александра были скорее характера практически аскетического, чем отвлеченно-богословского. Центром его внимания было применение христианства к жизни и интерес к человеческой душе. "Высший дар отца Александра был дар пастыря и духовника" (проф. Ильин). "Исповедь была основным призванием его священства. Знаменательно, что первый приступ его смертельной болезни свалил его во время исповеди" (монахиня Мария).

Каким он был духовником и чем он становился для людей, подходивших к нему на исповеди, мы видим из многих признаний: "Для меня он был олицетворением Божией правды на земле. Лучше, яснее, проще и мудрее его я никого не знал. В общении с ним открывался самый короткий путь к Богу... Как часто одна мысль, что придется перед ним каяться, останавливала от греха". "Разговоры с О. Александром, оставались в душе навсегда. Они были этапами духовной жизни". "Его руководство и наставления иногда почти неуловимы, слова скупы, но каждое оброненное им слово, полное человеческого

– 14 –

понимания, оставляет след на всю жизнь". У него был дар внимания и любви к каждому и дар забвения себя - в этом была его внутренняя сила и сила его необычайного влияния на людей".

Свое служение он нес также в проповеди. И, как раньше, его уроки и лекции были полны духовной высоты, так теперь, его проповеди отличались ясностью, сжатостью, насыщенностью мысли. Он всегда готовился к тому, что он скажет, и никогда к тому, как он скажет. Поэтому его проповеди носили характер непосредственности и глубокого внутреннего чувства, соединенных с ясностью мысли.

Сам он пишет об этом: "Чтобы говорить не приготовившись, надо иметь точную тему, расчлененную на главные мысли. Но главное, творчество должно происходить во время проповеди, иначе перегораешь, готовясь, и слушающим преподносишь холодный пепел". И еще: "Когда я обдумываю что сказать, почти всегда у меня начинается процесс богословского и словесного творчества и сама проповедь, таким образом, становится репродукцией. Значит, надо этот процесс совершать вслух, при людях; но для этого два условия - наполненное сердце и полная простота".

И это наполненное сердце и полная простота делали то, что действие его слов было необычайное.

Одна из руководительниц летнего лагеря дает этому пример: "Отец Александр ведет в лагере беседу, окруженный тесным кругом вдруг изменившихся, серьезных и увлеченных лиц. Тема лекции - трудная аскетическая духовная проблема. Поражает, как у этих, иногда самых легкомысленных и часто кажущихся нам, руководительницам, безнадежно элементарными, девушек, вырастает такой глубокий и захватывающий интерес к словам отца Александра. Приехав, он постепенно преображает весь строй лагеря и совершает чудеса".

Одним из больших увлечений отца Александра и особенно близким его духу было "Движение" - Христианское Студенческое Движение Молодежи, к которому он был близок еще в России через профессора Новоселова, принявшего после революции монашество и погибшего в сане Епископа. Новоселов вел в Москве проповедь веры среди студенчества и привлекал его к Церкви.

"Я все больше ценю "Движение", - пишет О. Александр, - как собрание всего живого в церкви, всех тех, кто принимает христианство не как традицию, не как слова, не как быт, а как жизнь". Особенно вдохновляли его большие ежегодные съезды Движения: "Атмосфера съездов Движения напоминает мне отдаленно тот горячий воздух тесных христианских общин

– 15 –

апостольского века, в котором дышит Дух святой и совершаются чудеса, без которого христианин задыхается и является только тенью, только схемой христианина".

На одном из съездов он встречает своего прежнего ученика, который отмечает: "Все прежний он, все тот же знакомый учитель, но чувствуется за этим неведомая глубина". Встречая его уже священником: "Мудрость его смирения, мудрость кротости давали ему особую власть над душами". "Главное в нем - простота. Но не изначальная простота человека, не знающего сложности мира, а простота зрячая, нашедшая меру в сложности". "Когда я увидел его священником, я определил для себя самого его особенность - сочетание в нем очень высокой настроенности с веселой жизнерадостностью, временами казавшейся чуть не беспечностью".

Эта ли беспечность во внешних обстоятельствах жизни или его душевное здоровье были тому причиною, - но он сохранял что-то удивительно молодое во всем своем облике.

Его тесть вспоминает о нем: "Разве был в нем хоть малейший признак старости? - он не только оставался все тем же, но становился как будто все моложе и моложе душой. Да даже физически - разве можно было сказать, что это человек уже перешедший за 50 лет тяжелой трудовой жизни, всегда переполненной непосильной работой, ни на минуту не отвлекавшей его от постоянного внутреннего горения".

Но умер он сравнительно рано, всего 53 лет, полный сил и планов жизни - только что его перевели из Ниццы в кафедральный собор Парижа.

Он умер в Париже 24 августа 1934 года от прободения язвы желудка, вызвавшего сложное внутреннее заражение, длившееся 5 месяцев.

Умер в больших страданиях.

О его болезни и смерти также скорее всего представляется возможным говорить словами его друзей, следивших за этой трагической эпопеей.

"Иногда, помимо общего ощущения ужаса и трагизма смерти, мы чувствуем еще нечто другое. Жизнь окончена, подведена черта. Земной путь весь перед нами, и мы видим какую-то внутреннюю логику этого пути, его особую многозначительность и поучительность для нас. Эти мысли остро переживались у гроба отца Александра. Воистину, он был человеком "большой Судьбы", которая определяется внутренней гармонией пройденного пути, близостью Божьего замысла о человеке к тому, как человек этот замысел

– 16 –

осуществил в жизни. Для знавших отца Александра не могло быть сомнения в его причастности к "большой Судьбе". Он был представителем того культурнейшего слоя русского общества, которое определило собою духовный облик и мысль блестящего начала XX века. Свой жизненный путь О. Александр завершил среди нас и, смею думать, раскрыл его в совершенной полноте христианской смиренной праведности. Через многие годы блестящей педагогической деятельности, через сложные переживания утонченной русской религиозно-философской мысли, подошел он к священству мудрому, зрелому, смиренному и простому. Таковы были мысли о почившем, таким казался подведенный итог этой большой судьбы.

В гробу, в золотом иерейском облачении, с большим медным крестом в руках, с лицом спокойным и кротким, запечатленным, высшей мудростью, лежал человек, сумевший раскрыть и осуществить себя перед Богом и людьми, показавший нам, как путь из Афин может привести в наши дни душу к небесному Иерусалиму.

Человечески смерть всегда трагедия и утрата, особенно для семьи, для близких. Но в этой смерти, помимо человеческого, открывалось и Божеское: полновесный плод человеческой праведности и человеческого подвига вручался в руки Творца (Монахиня Мария).

Таким рисуется образ Отца Александра в изображении его близких и друзей, но лучше и полнее всего, думается, отразился он непосредственно в его книге, которая, несмотря на свою отрывочность и краткость, есть все же обращенный к нам его собственный живой голос.

Т. Е. /Тамара Ельчанинова/

– 17 –

О. АЛЕКСАНДР ЕЛЬЧАНИНОВ

24 августа 1934 г. скончался после долгой и мучительной болезни о. А. В. Ельчанинов. Смерть вырвала его в полноте сил, когда он готовился вступить на новое поприще пастырского служения в Парижском кафедральном соборе, куда он призван был митрополитом Евлогием после внезапной смерти о. Г. Спасского. Болезнь, жестокая и неожиданная, поразила его, и, как хищный коршун, выпила из него все жизненные силы. Казалось, отяготела на нем десница Господня, и, как Ной на гноище, лежал он на одре болезни, который сделался для него и одром смерти. Все, что могла сделать человеческая помощь и самоотверженная любовь, было сделано для него, но Господь судил призвать праведника в Свою обитель, и туда возлетела его светлая, чистая и праведная душа, не удержанная человеческими усилиями. Судьбины Божий неисповедимы, и не о нем, упокоившемся, в стране живых ныне надо сожалеть, а о себе самих, без него оставшихся. Ибо горькая утрата для живых есть его уход от нас. Я не позволю себе здесь касаться святыни скорби его собственной семьи, но его духовная семья простиралась далеко и широко за пределы этой последней. Он был священник и пастырь, связанный нитями духовноотеческой любви с множеством душ, которые теперь почувствуют себя осиротевшими, потерявшими кроткого и любящего отца и друга. Эти слезы и эта любовь ведомы только небу, о них не будет рассказано в летописях истории, хотя то, что совершается в сердцах, есть самое важное, что вообще происходит в жизни. Не только по личным качествам, пастырской призванности и одаренности, совершенно исключительной, но в особенности по-своему типу, О. Александр, как священник, представлял собой явление необычайное и исключительное. Ибо он

Статья из Журнала "Путь" № 45.

– 19 –

воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания. Он был одним уже из немногих в эмиграции представителей старой русской культуры, достигшей перед революцией, в особенности в тех петербургских и московских кругах, в которых он вращался, своего рода зенита. Здесь биография почившего вплетается в историю этой русской культуры, о чем пишущий эти строки может быть и историческим свидетелем.

Мое знакомство со студентом, сначала Петербургского Университета, а потом Московской Академии" А. В. Ельчаниновым относится к эпохе примерно 30 лет тому назад в Москве. В это время выделялась и обращала на себя внимание молодая группа мыслителей, писателей и церковных деятелей, связанная между собою не только личной дружбой, но и товариществом по школе. Судьбе было угодно, чтобы на одной школьной скамье в Тифлисской гимназии сидели такие люди, как великий русский ученый и богослов О. Павел Флоренский, безвременно скончавшийся философ Вл. Эрн и будущий священник и педагог А. В. Ельчанинов, которые затем в северных столицах, но преимущественно в Москве, продолжали свою школьную связь. Все они - каждый по-своему - определились в новом для того времени, но исторически давно жданном религиозно-культурном типе, который естественно примыкал к более старшему поколению того же характера плеяды мыслителей, писателей, богословов, поэтов нашего поколения (Тернавцев, Бердяев, Карташев, Вяч. Иванов, Гершензон, Розанов, кн. Трубецкие и др.). К ним же естественно присоединились и их молодые сверстники, как свящ. С. Свенцицкий, Андрей Белый, свящ. С. М. Соловьев, А. Блок и др. А. В. Ельчанинов был любим и принят одинаково в кругах литературной Москвы и Петербурга, и везде с радостью встречалось появление студента с лучезарной улыбкой, с особой скромностью и готовностью слушать и запечатлевать эти бесконечные творческие беседы. В дружеских кругах его звали Эккерманом при Вяч. Иванове, а затем при о. П. Флоренском, с которым он вместе жил в Сергиевом Посаде (кажется, он и сам, шутя, применял к себе это название).

Начало этого века отмечено в истории русской мысли возникновением так называемых религиозно-философских обществ, сначала в Петербурге, затем в Москве, а позже и в Киеве. В них находили для себя выражение новые борения и искания, с их проблематикой и идеологией. Московское религиозно-философское общество "имени Вл. Соловьева" было основано осенью 1905 года, и первым его секретарем и неизменным сотрудником явился А. В. Ельчанинов (принимавший участие ранее того и в

– 20 –

Петербургском религиозно-философском обществе), и он оставался на этом посту, пока для этого была внешняя возможность, неся по преимуществу невидимую, но незаменимую организационную работу. Это была, в то же время, активная проповедь христианства, борьба с безбожием интеллигенции в ее собственном стане, - особая задача, выпавшая на долю нашего поколения и разрешавшаяся с посильной искренностью и энтузиазмом, хотя и без решительной победы, если судить по теперешнему разгулу старого интеллигентского, разлившегося в массы атеизма. А. В. Ельчанинов, вместе с друзьями, служил уже здесь делу христианской миссии, которому позже отдал себя всецело как священник. Одновременно возникали и иные начинания в области религиозно-политической, с которыми А. В. Ельчанинов также был связан через своих друзей. Здесь речь шла об идейном и практическом преодолении традиционной идеологии, сливавшей и отождествлявшей политический абсолютизм с православием. Но собственное признание А. В. Ельчанинова было всегда не литературное, но личное общение с людьми, в частности с молодыми душами. Он был педагогом по призванию, и уже тогда было известно, какой исключительной любовью пользовался молодой студент среди своих учеников. И эта черта - особый интерес к воспитанию и умение установить личную связь и дружбу между воспитателем и воспитываемым - была особым даром О. Александра. Этой своей потребности он нашел удовлетворение позднее на поприще педагогическом, став во главе частной гимназии в Тифлисе.

Обстоятельства разлучили нас надолго, и наша новая встреча произошла уже в беженстве, в Ницце, где он разделял общую скорбную долю эмигрантского существования. При этой встрече для меня стало ясно, что он решительно перерос уже рамки светской педагогии, которая ограничивается наружными покровами души, не входя в самое сердце. Пришло время осуществить педагогический дар во всей его полноте - в пастырстве. "К почести высшаго звания" -к предстоянию перед алтарем Господним влекла его одинаково как его личная религиозная потребность, так и эта педагогическая стихия. И желанное совершилось, - с 1926 года о. Александр - священник, занимающий скромное место при Ниццком соборе. Со всей открытостью своей чистой и верующей души внушал он небесные радости предстояния перед апостолом Агнца и с христианским смирением и мудростью этого смирения принимал терния, которые неизбежно встречаются на пути этого служения, как и внешние трудности жизни, его не щадившие. Он отдался работе приходского священника, но мог ли он при этом забыть свою первую

– 21 –

любовь - воспитание детства и юношества, конечно, уже на церковных началах? И нельзя было не поражаться и не радоваться, видя с какой преданностью относились к нему его молодые друзья. То была какая-то простая и крепкая настоящая дружба. В этом совершалась та молчаливая и незримая пастырская работа над человеческими сердцами тех, кто с такой любящей скорбью отпускали его из Ниццы и теперь так глубоко и искренно его оплакивают. В это время в собственной духовной жизни почившего стали преобладать настроения аскетические. Он посвящал преимущественное внимание святоотеческой письменности.

Много даров у Бога, и Бог ведает пути Свои. Нечеловеческий глаз в редеющих рядах старого культурного поколения, а в особенности в пастырстве, - еще не видит новых заместителей опустевших мест, и по-человечески становится тоскливо и жутко. Однако не место этим чувствам там, где совершается воля Божия. Сеется семя в смерти, восстает в славе, и славим и благодарим Господа о всем!

Кланяясь отшедшему в вечность и творя ему вечную память, да будет мне дано соединить ее с памятью о всей той отошедшей эпохе, как и о тех друзьях, с которыми Провидение соединяло почившего и нас всех в этой жизни, и прежде всего тех школьных его друзей, из которых "иных уже нет, а те далече", с памятью о великой русской религиозной культуре.

"Если пшеничное зерно не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет плод свой". Слава и вечная память всем отшедшим и ныне почившему брату нашему!

Прот. С. Булгаков

– 23 –

Издание :

Ельчанинов Александр свящ. Записи. – М.: Издание Сретенского мон., 1996 (переизд.: Париж: YMCA-Press, 1978).

24 августа, в день кончины, мы публикуем отрывки из «Записей» священника Александра Ельчанинова (1881-1934), пастыря Русского Зарубежья, церковного историка и писателя. «Он представлял собой явление необычайное и исключительное, ибо воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию… со всей утонченностью русского культурного предания», - написал об отце Александре протоиерей Сергий Булгаков. «Записи» отца Александра Ельчанинова - в основном не предназначавшиеся для публикации размышления, изданные после его смерти, - своего рода «Моя жизнь во Христе», но только человека уже XX века, умудренного горечью изгнания, которому во всей полноте раскрылись целительность страдания и важность и ценность каждого мига земной жизни со Христом и во Христе.

О жизни духовной и бездуховной

Если мы примем решение во всем всегда следовать голосу совести, так как это голос Божий в нас, то эта решимость разовьет в нас утерянный орган богообщения.

Наслаждаюсь здесь тишиной, свободой и - главное - полным досугом. Положительно, он временами необходим для нормальной жизни души. Наша обычная жизнь, вся сплошь занятая делами и почти ни минуты не оставляющая, чтобы передохнуть и опомниться, серьезно вредит тому подсознательному, что должно созревать в тишине и некоторой видимой бездеятельности.

Наша постоянная ошибка в том, что мы не принимаем всерьез данный протекающий час нашей жизни, что мы живем прошлым или будущим, что мы все ждем какого-то особенного часа, когда наша жизнь развернется во всей значительности, и не замечаем, что она утекает, как вода между пальцами, как драгоценное зерно из плохо завязанного мешка.

Постоянно, ежедневно, ежечасно Бог посылает нам людей, обстоятельства, дела, с которых должно начаться наше возрождение, а мы оставляем их без внимания и этим ежечасно противимся воле Божией о себе. И действительно, как Господь может помочь нам? - Только посылая нам в нашей ежедневной жизни определенных людей и определенные стечения обстоятельств. Если бы мы каждый час нашей жизни принимали бы как час воли Божией о нас, как решающий, важнейший, единственный час нашей жизни - какие дотоле скрытые источники радости, любви, силы открылись бы на дне нашей души!

Будем же всерьез относиться к каждому встретившемуся на пути нашей жизни человеку, к каждой возможности сделать доброе дело, и будьте уверены, что этим вы исполняете волю Божию о вас в этих обстоятельствах, в этот день и в этот час.

Если бы у нас было больше любви к Богу - с какой легкостью мы доверили бы Ему себя и весь мир со всеми его антиномиями и непонятностями. Все трудности - от недостатка любви к Богу, и все трудности среди людей от недостатка любви между ними. Если есть любовь - трудностей быть не может.

Мудрость жизни, в том числе и христианской, - не быть требовательным к людям.

Часто люди, имея даже запас времени, всегда опаздывают во всяком слове и действии. У них есть какой-то неосознанный ими самими упор против всякого действия - безразлично, приятного или неприятного, - нейтрального. Когда приходит момент сказать, взять, сделать - они бессознательно тормозят, производя множество мелких ненужных действий, имеющих целью отдалить момент предстоящего акта, и в конце концов опаздывают. Я думаю, этот механизм есть во всякой душе, доходя до психоза у одних и совершенно исчезая у праведных.

Нужно постоянно читать то, что питает твою душу, указывая цель - единственную цель в жизни. Здесь нужен своего рода аскетизм, самоограничение, самопринуждение. Всякий христианин - подвижник. Запомни это. Человеческая природа так искривлена, что на нее приходится жестоко нажимать, если хочешь выравнять себя по евангельским меркам, и выравнивать приходится каждый день, каждый час; помоги тебе в этом Господь…

Как сделать, чтобы не было скучно с человеком? - Надо понять, что Бог творит Свою волю о нас через людей, которых Он посылает нам. Нет случайных встреч: или Бог посылает нам нужного нам человека, или мы посылаемся кому-то Богом, неведомо для нас.

Мы умоляем Бога о помощи, а когда Он посылает нам ее через определенное лицо, мы отвергаем ее небрежностью, невниманием, грубостью.

Я думаю, в основе твоих душевных недомоганий лежат две причины: 1) чрезмерная занятость собой и - как результат - малая занятость окружающими и 2) малая любовь ко Христу. Эта любовь есть основа и корень всякой духовной жизни и силы, и ее нужно в себе растить и воспитывать. Начни хоть с такой неотразимой мысли, что прекраснее Христа не было никогда ничего во всю человеческую историю. Всматриваться в этот образ, выяснять и углублять его в себе, жить мыслью о Нем, отдавать Ему свое сердце - это и есть жизнь христианина.

Чтение Евангелия именно по утрам даст несколько иной тон началу каждого дня и поможет провести его более достойно

Обычно мы живем какими-то самыми поверхностными слоями нашей души и сознания. Видно это хотя бы по тому, как легко мы предаемся негодованию по пустякам, сколько значения придаем вещам вовсе нестоящим. Половина наших огорчений и жизненных трудностей исчезла бы, если бы мы перенесли центр наших интересов на большую глубину. Оттого так настоятельно я вам и рекомендую чтение Евангелия именно по утрам, что это даст тогда несколько иной тон началу каждого дня и поможет провести его более достойно, поможет мирным сохранить свое сердце, какие бы жизненные бури ни случились в предстоящий день.

Замечаю часто в исповедующихся желание безболезненно для себя пройти через исповедь: или отделываются общими фразами, или говорят о мелочах, умалчивая о том, что действительно должно бы тяготить совесть. Тут есть и ложный стыд перед духовником и вообще малодушный страх всерьез начать ворошить свою жизнь, полную мелких и привычных слабостей. Настоящая же исповедь, как благое потрясение души, страшит своей решительностью, необходимостью что-то переменить, да даже просто хоть задуматься над собой.

Будем стараться, чтобы все наши поступки, вся наша жизнь были не сонным прозябанием, а возможно более сильным и полным раскрытием всех наших возможностей - и все это не когда-нибудь, а теперь, сейчас, всякую минуту. Иначе от слабой, неряшливой жизни неизбежно появится бессилие, дряблость души, неспособность к вере, к сильным чувствам, попусту будет растрачена жизнь, и ее холодную накипь мы уже вряд ли сможем преодолеть - ее смог бы сжечь тогда только огонь настоящего подвига.

О страданиях и скорбях

Болезнь не несчастье, а поучение и Божие посещение; больного преподобного Серафима посетила Матерь Божия, и нас, если мы смиренно переносим болезни, посещают высшие силы.

Признак, что мы Христовы, - наши страдания; и чем больше мы страдаем, тем больше, значит, мы «не от мира». Почему все святые, вслед за Христом, так страдали? Соприкосновение с миром и погружение в него дает боль последователям Христа, а безболезненными себя чувствуют только дети мира сего. Это вроде безошибочной химической реакции.

Если разделить несчастие на хронологические моменты, то иногда несчастие не окажется ни в одном из них

Если разделить несчастие на хронологические моменты, то иногда несчастие не окажется ни в одном из них.

Жизнь - тяжелое испытание, и наши горести не оставят нас до смерти: идиллии и комфорта христианин не будет иметь никогда. Зато и радости, которые посылает Бог христианину, не сравнятся ни с какими радостями «мира сего».

Вот и смысл страданий! Господь бесконечно жалеет нас, но что делать, если мы можем дать какие-то искры, какой-то святой огонь, только когда нас поражают несчастья, катастрофы. В этом смысл войны, революций, болезней.

Мир крив, и Бог его выпрямляет. Потому страдал (и страдает) Христос и страдали все мученики, святые, преподобные - и мы, любящие Христа, не можем не страдать.

Земное счастье - любовь, семья, молодость, здоровье, наслаждение жизнью, природой - все это «добро есть», и не надо думать, что христианство сурово осуждает все это.

Плохо только рабство своему счастью, когда оно владеет человеком и он всецело в него погружен, забывая главное.

И страдания, с точки зрения духовного роста, ценны не сами по себе, а только по своим результатам; отнимая земное счастье, они, ставя человека лицом к лицу с высшими ценностями, заставляют его открыть глаза на себя и мир, обращают его к Богу.

О посте

Жизнь наша не идет плавно и равномерно. Она идет, как всякий живой процесс, как жизнь природы, - моментами упадка и возвышения. Пост - период духовных усилий. Если мы не можем отдать Богу всю свою жизнь, то посвятим Ему безраздельно хотя бы периоды постов - усилим молитву, умножим милостыню, укротим страсти, примиримся с врагами.

Пост усиливает дух в человеке. В посте человек выходит навстречу ангелам и бесам

Пост усиливает дух в человеке. В посте человек выходит навстречу ангелам и бесам.

Тело духовное созидается слезами, постом, бодрствованием.

О молитве

Препятствия к молитве - от слабой, неправильной, недостаточной веры, от многозаботливости, суеты, занятости мирскими делами, от грешных, нечистых, злых чувств и мыслей.

О ненужности делать усилия в молитве, в любви к Богу могут говорить только люди, не имевшие опыт в этом. Всякое, даже самое слабое, даже вынужденное устремление к Богу дает живой и неопровержимый опыт Его любви. Тот, кто имел этот опыт, уже его не забудет.

Важна всякая, даже невнимательная. Если бранное, грязное слово сквернит и ранит душу произносящего и даже слушающего, то святые слова молитв, даже рассеянно повторяемых, тонкими штрихами покрывают нашу память, ум, сердце и производят над нами благую работу, нам неведомую.

Мы склонны думать, что раз мы не ощущаем определенного удовлетворения в молитве, то не стоит и молиться.

Чтобы в этом разубедиться, достаточно вспомнить, что молитва и любовь к Богу - одно и то же. Существо молитвы не состоит только в тех радостных ощущениях, которыми она иногда сопровождается. Любовь-молитва может существовать и без них, и это более очищенный и бескорыстный вид ее, так как, будучи лишенной радости духовной, она имеет целью только Бога.

Если сердце холодно и молитва не идет - обратиться к Евангелию; если не поможет - раскрыть любимого святого отца; такой «друг-святой» должен быть у каждого.

Всякое самое малое дело начинайте молитвой - призыванием силы Божией на ваше дело и вознесения этого дела на высоту. Тогда не будет, не сможет быть у вас плохих дел.

О смерти и жизни после смерти

Нельзя жить истинной и достойной жизнью здесь, не готовясь к смерти, то есть не имея постоянно мысли о смерти, о жизни вечной.

Смерть близких - опытное подтверждение нашей веры в бесконечность

Смерть близких - опытное подтверждение нашей веры в бесконечность. Любовь к ушедшему - утверждение бытия другого мира. Мы вместе с умирающим доходим до границы двух миров - призрачного и реального: смерть доказывает нам реальность того, что мы считали призрачным, и призрачность того, что считали реальным.

Рождение мистично - к нам приходит вестник из другого мира. Смерть близких еще сильнее будит в нас мистические чувства: уходя от нас, они из ткани нашей души протягивают за собой длинный провод, и мы уже не можем жить только этим миром - в наш теплый, уютный дом поставлен аппарат в бесконечность.

Зрелище смерти всегда поучительно. Какая бы она ни была, она всегда - чудо и таинство. Наша мысль, а если это близкий человек - наша любовь вместе с умирающим как будто переступает через эту грань, заглядывает в иной мир и удостоверяется в его существовании.

Молясь об умерших, мы упражняемся в ощущении нереальности этого мира (ушла его дорогая нам часть) и реальности мира потустороннего, действительность которого утверждается нашей любовью к отшедшим.

Многое облегчалось бы для нас в жизни, многое встало бы на свое место, если бы мы почаще представляли себе всю мимолетность нашей жизни, полную возможность для нас смерти хоть сегодня. Тогда сами собой ушли бы все мелкие горести и многие пустяки, нас занимающие, и большее место заняли бы вещи первостепенные.

Самая острая об умершем есть скорбь о себе - эгоистичная, личная боль.

Человек приходит из бесконечности и в бесконечность уходит. Почему же в этот короткий миг своей жизни почти всякий средний человек так боится всякой мысли о том, что роднит его с бесконечным, что выходит из тесных и привычных рамок обыденности, и строит свою жизнь как будто нарочно так, чтобы вовсе не дать в ней места ничему духовному?

В нашей жизни мы знаем наверно только то, что мы умрем; это единственно твердое, для всех общее и неизбежное. Все переменчиво, ненадежно, тленно, и, любя мир, его красоту и радости, мы должны включить в нашу жизнь этот последний завершительный и тоже, если мы захотим, могущий быть прекрасным момент - нашу смерть.

О святых

Отчего так важно чтение житий святых? Среди бесконечного спектра путей к Богу, раскрытого в различных житиях, мы можем найти свой путь, получить помощь и указание, как из дебрей нашей человеческой запутанной греховности выйти на путь к свету.

Не всеми одинаково серьезно сознается важнейшее в наших духовных путях значение созерцания жизненного пути святых. Многие говорят: «У меня есть Евангелие, у меня есть Христос - мне не нужны посредники». Иные, может быть, не скажут этих самоуверенных слов, но фактически не прибегают к помощи святых в периоды (а у кого их не бывает) духовного упадка. Ведь что такое всякий святой? - Тот же человек, но который, пойдя по правильному пути, нашел то, чего ищем мы все, - Бога. Как же нам не вглядываться в них и не брать пример с них, не идти за ними! Собственно, «святость» - задача каждого из нас в меру его сил.

Я убедился, что ежедневное чтение святых отцов и житий в наших условиях - главнейшее и действительнейшее средство для поддержки нашей веры и любви; это чтение конкретно рисует нам области, куда мы стремимся, дает нашей вере образы, идеи, чувства, указывает пути, обнадеживает описанием ступеней, этапов внутреннего движения, согревает сердце влечением к блаженной жизни святых подвижников. Как можно любить то, чего не видишь, от чего не имеешь постоянных впечатлений? Первые христиане оттого и горели такой верой - любовью, что слышали, видели своими очами, осязали руками (1 Ин. 1: 1). Эту возможность иметь прямые впечатления от Божественного света дает нам или общение с живыми святыми, или общение с ними же через проникновение, путем чтения, в их внутреннюю жизнь.

Все мы счастливы уже хотя бы одним тем, что принадлежим к Православной Церкви

Все мы счастливы уже хотя бы одним тем, что принадлежим к Православной Церкви, которая научила нас молиться, открыла всю вестимую нам мудрость и продолжает видимо и невидимо наставлять нас.

По своему рождению он [Александр Ельчанинов] принадлежал к военной во многих поколениях семье. Родоначальник ее, рыцарь Алендрок, вышел из Литвы на службу к князю Василию Темному, и отец Александр любил эту свою коренную связанность с русским прошлым. Но к его рождению ничего уже не оставалось вещественного от этого прошлого и имение их (в пределах которого были истоки Волги) давно уже не принадлежало семье.

Его старший друг и наставник о. С. Булгаков так вспоминает те годы: «То было светское пастырство, проповедь веры в среде одичавшего в безбожии общества, и ей отдавался он, будущий пастырь, ранее своего пастырства. Во всей этой работе собирания духовных сил против безбожия и равнодушия, он являлся неизменным и незаменимым тружеником и сотрудником, смиренным и преданным исполнителем того, что на него возлагалось. Имя его должно быть вписано в историю нашего церковного просвещения, как и новейшего движения христианской мысли в России. Этому содействовали и его личные свойства, особое очарование его юности. Когда он появлялся - со своим лучистым ласковым взглядом - навстречу ему раскрывались сердца и появлялись улыбки».

Особенная дружба, начавшаяся еще с детства, связывала его с будущим священником о. Павлом Флоренским. Под его влиянием и по собственной склонности, хотя и не имея мысли о возможности для себя священства, он поступил в Богословскую Академию Сергиева Посада, одновременно принял участие в только что основанном Московском Религиозно-Философском Обществе и был его первым секретарем. В это же время в журнале «Новый Путь» появилась его первая статья «О мистицизме Сперанского», а годом позже - книга «История религий». И опять о. С. Булгаков отмечает: «А. Ельчанинов был любим и принят одинакова в кругах литературной Москвы и Петербурга, и везде с радостью встречалось появление студента с лучезарной улыбкой и особой скромностью и готовностью слушать и запечатлевать бесконечные творческие беседы».

«Эта гимназия привлекала в свои стены самых талантливых преподавателей, но А. В. Ельчанинов был среди них исключительным и несравнимым. Его преподавание более чем что-либо иное в гимназии осуществляло ее основную идею - школу радости, творчества и свободы. Оно не укладывалось ни в какую систему и перерастало всякую программу. Это время полно для нас, учеников О. Александра, яркими личными воспоминаниями, овеяно очарованием прежде всего личности нашего учителя».

О его педагогическом даре пишет профессор Гарвардского Университета Карпович, вспоминая своих товарищей и свою дружбу с О. Александром еще в гимназии: «Все самое существенное в нашей жизни было связано с ним. Ему можно было сказать о том, чего никому другому не доверил бы, У него можно было искать разрешения разных сомнений и советов в трудных случаях жизни. Его влияние перевешивало, если не исключало, все остальные. Наша привязанность к нему была безгранична, но влиянием своим он пользовался с исключительной осторожностью. Никому ничего никогда не навязывая, он старался только помочь;каждому найти правильный путь в ту сторону, куда каждого из нас влекло».

Из приведенных воспоминаний видно, что он не был педагогом в общепринятом смысле слова, а скорее, даже еще в свои юношеские годы, он был настоящим духовным руководителем, «пастырем ранее своего пастырства», повторяя слова о нем о. С. Булгакова. В эти же годы он читал лекции по истории религий на Высших Женских Курсах, а также частный цикл открытых лекций на тему, ему близкую, - о новой русской религиозно-философской мысли и об отдельных ее представителях, которых всех он лично знал. В годы голода и разрухи он работал в американской помощи (Near East Relief), организовывая ремесленные, спортивные и просветительские занятия для детей, которых кормили американцы.

Но к этому времени стало ясно, что светская педагогика не могла больше удовлетворять его, и другое, более высокое призвание влекло его к себе. Вот его рассказ о том, как это произошло: «Я получил письмо от О. Сергия Б. , где он настойчиво советует мне принять священство. Я был поражен. Сначала мне стало страшно, как бывает страшно, когда почувствуешь судьбу, рок. Я понял сразу, что это невозвратимо, что это моя судьба. В другом я, может быть, пытался бы обойти ее, но тут я почти не колебался - я пошел навстречу, и тогда стало так радостно и ясно на душе. На старых путях (педагогика, лекторство) мне было уже нечем жить, на новом пути я оживаю, возрождаюсь снова. Это мое посвящение во вторую степень. Первое - брак, второе - священство». И еще: «Меня всегда, особенно последний год, пугало быстрое течение времени; это потому, что я стоял на месте. Теперь (с решением принять священство) я пошел в разрез со временем, или, вернее, нырнул в глубину, где время безразлично».

Принятие им в 1926 г. священства было как бы естественным продолжением и внутреннего его пути, и его внешней деятельности. Больше того - в священстве он проявил высшее, к чему был призван, и как бы осуществил замысел Божий о себе. Кто-то из его друзей сказал даже о его внешности в день его рукоположения: «Весь его иконописный облик как бы наконец нашел свое подлинное изображение».

Священство дало новое вдохновение его жизни. «До священства - как о многом я должен был молчать, удерживать себя. Священство для меня - возможность говорить полным голосом».

О том же свидетельствуют и его друзья. Профессор Ильин говорит: «Его личность просияла в священстве, которое развязало и раскрыло все заложенные в нем возможности». Сам он в первые дни записывает: «Какая радость быть священником! Священство единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе самой серьезной стороной и где сам все время живешь всерьез».

Его духовник, о. С. Булгаков так оценивал его как священника: «Не только по своим личным качествам пастырской призванности и одаренности совершенно исключительной, но, в особенности, по своему типу, О. Александр, как священник, представлял собой явление необычайное и исключительное, ибо он воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания».

«В этой жизни он не был гостем; он был наш, он принадлежал нашей эпохе, нашей культуре, нашему кругу людей и интересов. Поэтому так живо и так просто можно было беседовать с ним о всех вопросах современности. Но все, что он говорил, было освещено каким-то одним внутренним смыслом, было связано одной идеей, и чувствовалось, что многообразие жизни есть для него подлинная и живая риза Божества.

Отсюда та сосредоточенность, та внутренняя строгость, которыми дышали его слова. У него не было предвзятых точек зрения, он легко вживался в любую мысль; но душа его стояла на камне, и это придавало его беседе исключительную ценность; он мог говорить обо всем, всегда говоря о том же; шел вместе с собеседником как друг и невольно вел его как учитель», - говорит о нем профессор Зандер.

Но в нем не было никакого «учительства», никакой нарочитой строгости. И, может быть, можно считать некоторым недостатком этой книги эту ее строгость, не свойственную ему самому и явившуюся результатом отбора для книги, главным образом того, что было им написано на темы аскетические и посвященные вопросам духовной жизни.

Надо отметить, что интересы О. Александра были скорее характера практически аскетического, чем отвлеченно-богословского. Центром его внимания было применение христианства к жизни и интерес к человеческой душе. «Высший дар отца Александра был дар пастыря и духовника» (проф. Ильин). «Исповедь была основным призванием его священства. Знаменательно, что первый приступ его смертельной болезни свалил его во время исповеди» (монахиня Мария).

Каким он был духовником и чем он становился для людей, подходивших к нему на исповеди, мы видим из многих признаний: «Для меня он был олицетворением Божией правды на земле. Лучше, яснее, проще и мудрее его я никого не знал. В общении с ним открывался самый короткий путь к Богу... Как часто одна мысль, что придется перед ним каяться, останавливала от греха». «Разговоры с О. Александром, оставались в душе навсегда. Они были этапами духовной жизни». «Его руководство и наставления иногда почти неуловимы, слова скупы, но каждое оброненное им слово, полное человеческого понимания, оставляет след на всю жизнь». У него был дар внимания и любви к каждому и дар забвения себя - в этом была его внутренняя сила и сила его необычайного влияния на людей».

Сам он пишет об этом: «Чтобы говорить не приготовившись, надо иметь точную тему, расчлененную на главные мысли. Но главное, творчество должно происходить во время проповеди, иначе перегораешь, готовясь, и слушающим преподносишь холодный пепел». И еще: «Когда я обдумываю что сказать, почти всегда у меня начинается процесс богословского и словесного творчества и сама проповедь, таким образом, становится репродукцией. Значит, надо этот процесс совершать вслух, при людях; но для этого два условия - наполненное сердце и полная простота».

И это наполненное сердце и полная простота делали то, что действие его слов было необычайное.

Одна из руководительниц летнего лагеря дает этому пример: «Отец Александр ведет в лагере беседу, окруженный тесным кругом вдруг изменившихся, серьезных и увлеченных лиц. Тема лекции - трудная аскетическая духовная проблема. Поражает, как у этих, иногда самых легкомысленных и часто кажущихся нам, руководительницам, безнадежно элементарными, девушек, вырастает такой глубокий и захватывающий интерес к словам отца Александра. Приехав, он постепенно преображает весь строй лагеря и совершает чудеса».

Одним из больших увлечений отца Александра и особенно близким его духу было «Движение» - Христианское Студенческое Движение Молодежи, к которому он был близок еще в России через профессора Новоселова, принявшего после революции монашество и погибшего в сане Епископа. Новоселов вел в Москве проповедь веры среди студенчества и привлекал его к Церкви.

«Я все больше ценю «Движение», - пишет О. Александр, - как собрание всего живого в церкви, всех тех, кто принимает христианство не как традицию, не как слова, не как быт, а как жизнь». Особенно вдохновляли его большие ежегодные съезды Движения: «Атмосфера съездов Движения напоминает мне отдаленно тот горячий воздух тесных христианских общин апостольского века, в котором дышит Дух святой и совершаются чудеса, без которого христианин задыхается и является только тенью, только схемой христианина».

На одном из съездов он встречает своего прежнего ученика, который отмечает: «Все прежний он, все тот же знакомый учитель, но чувствуется за этим неведомая глубина». Встречая его уже священником: «Мудрость его смирения, мудрость кротости давали ему особую власть над душами». «Главное в нем - простота. Но не изначальная простота человека, не знающего сложности мира, а простота зрячая, нашедшая меру в сложности». «Когда я увидел его священником, я определил для себя самого его особенность - сочетание в нем очень высокой настроенности с веселой жизнерадостностью, временами казавшейся чуть не беспечностью».

Его тесть вспоминает о нем: «Разве был в нем хоть малейший признак старости? - он не только оставался все тем же, но становился как будто все моложе и моложе душой. Да даже физически - разве можно было сказать, что это человек уже перешедший за 50 лет тяжелой трудовой жизни, всегда переполненной непосильной работой, ни на минуту не отвлекавшей его от постоянного внутреннего горения».

Умер в больших страданиях.

«Иногда, помимо общего ощущения ужаса и трагизма смерти, мы чувствуем еще нечто другое. Жизнь окончена, подведена черта. Земной путь весь перед нами, и мы видим какую-то внутреннюю логику этого пути, его особую многозначительность и поучительность для нас. Эти мысли остро переживались у гроба отца Александра. Воистину, он был человеком «большой Судьбы», которая определяется внутренней гармонией пройденного пути, близостью Божьего замысла о человеке к тому, как человек этот замысел осуществил в жизни. Для знавших отца Александра не могло быть сомнения в его причастности к «большой Судьбе». Он был представителем того культурнейшего слоя русского общества, которое определило собою духовный облик и мысль блестящего начала XX века. Свой жизненный путь О. Александр завершил среди нас и, смею думать, раскрыл его в совершенной полноте христианской смиренной праведности. Через многие годы блестящей педагогической деятельности, через сложные переживания утонченной русской религиозно-философской мысли, подошел он к священству мудрому, зрелому, смиренному и простому. Таковы были мысли о почившем, таким казался подведенный итог этой большой судьбы.

Тамара Ельчанинова

Краткая биографическая справка

Дата и место рождения : 1(13) марта 1881, г. Николаев

18 ноября 1905 - член совета Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева
С 1907 - член Кружка ищущих христианского просвещения
С 1910 - занятия педагогикой, лекции на Высших женских курсах по истории религии и о новой русской религиозно-философской мысли
1912 - преподаватель Тифлисской гимназии, 1914 - директор гимназии
1921 - переезд с семьей в Ниццу
1926 - рукоположен в священника и назначен для служения в православный собор в Ницце
1934 - назначен в Александро-Невский собор в Париже (в нем он прослужил всего неделю)

Активно участвовал в жизни РСХД .

Составил тематическую подборку духовных наставлений св. прав. Иоанна Кронштадтского.

Не будучи, видимо, лично знаком с А. В. Ельчаниновым, С. И. Фудель знал его как друга священника Павла Флоренского, а позднее внимательно читал и с одобрением цитировал «Записи» отца Александра. Отца Александра роднит с Сергеем Иосифовичем не только круг общения, но и понимание Церкви, собиранию которой он посвятил свою жизнь.

Духовный путь

Начиная с ноября 1916 года, С. И. Фудель вместе со своим отцом протоиереем Иосифом Фуделем начал регулярно посещать заседания Московского религиозно-философского общества, целью которого была проповедь веры в утерявшем ее обществе, особенно среди интеллигенции. Секретарем общества до 1912 года был Александр Ельчанинов. Его старший друг, С. Булгаков, назвал это время его жизни «светским пастырством», «собиранием духовных сил против безбожия и равнодушия» . Булгаков пишет: «Когда он появлялся - со своим лучистым ласковым взглядом - навстречу ему раскрывались сердца и улыбки» .

Призвание к общению с людьми продолжало раскрываться в педагогической деятельности: Ельчанинов стал учителем, а затем директором одной тифлисской гимназии. Школа давала учащимся намного больше, чем только знания: по словам одной из учениц, это была школа «радости, творчества и свободы», которые так ярко передавало преподавание будущего отца Александра. Его ученики подчеркивают, прежде всего, очарование его личности: «Ему можно было сказать о том, чего никому другому не доверил бы. У него можно было искать разрешения разных сомнений и советов в трудных случаях жизни». Он никогда никому ничего не старался навязать, он только стремился помочь «найти путь в ту сторону, куда каждого из нас влекло» . В эти же годы Александр Ельчанинов читал лекции по истории религий на Высших женских курсах, а также о новой русской религиозно-философской мысли и об отдельных ее представителях, которых он всех знал лично.

После революции он оказался с семьей в Ницце, после чего вскоре был рукоположен в сан диакона, затем - священника. Вот что он сам говорит об этом: «Меня всегда, особенно последний год, пугало быстрое течение времени; это потому, что я стоял на месте. Теперь (с решением принять священство) я пошел вразрез со временем или, вернее, нырнул в глубину, где время безразлично». Также: «До священства - как о многом я должен был молчать, удерживать себя. Священство для меня - возможность говорить полным голосом». «Священство - единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе самой серьезной стороной и где сам все время живешь всерьез» .

Отец Александр был глубоким духовником и проповедником. Кроме того, он вел беседы с молодежью в летних лагерях, где его всегда ждали с нетерпением. Он активно участвовал в съездах Русского студенческого христианского движения, с которым он был связан еще в России через М. А. Новоселова . Отец Александр пишет, что все больше ценит «Движение» как «собрание и собирание всего живого и честного в Церкви, всех тех, кто принимает христианство не как традицию, не как слова, не как быт, а как жизнь». Ежегодные съезды Движения напоминали ему отдаленно тот «горячий воздух тесных христианских общин апостольского века, в котором дышит Дух Святой и совершаются чудеса, без которого христианин задыхается и является только тенью, только схемой христианина» .

Помимо богослужений и уроков в лицее, о. Александр вел еще религиозно-философские кружки. В Ницце его домик буквально «наводнялся» близкими ему людьми - друзьями и духовными детьми. Они вместе пели церковные песнопения, затем читали Писание. Отец Александр делал пояснения, но больше всего хотел вызвать участников кружка на разговор, иметь в них не «пассивных слушателей, а активных сотрудников» . Отец Александр всю свою жизнь стремился собирать людей, общаться с ними и созидать их общение друг с другом - основные вехи его биографии свидетельство этому. Отец Александр отдавал всего себя людям - он был готов помогать им, говорить с ними, жить вместе с ними и для них. В священстве, в Церкви его призвание оказалось исполненным, завершенным.
Отец Александр скончался после долгой и мучительной болезни от прободения язвы желудка 24 августа 1934 года.

Церковь в «Записях» отца Александра

В «Записях» отец Александр говорит о том, что такое Церковь. Это «живой организм, объединенный взаимной любовью, составляющий абсолютное единство во Христе живых и мертвых». «Человек находит в Церкви самого себя, но не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе своего единения с братьями и Спасителем». «Неведение и грех - удел отдельных особей», в церковном единении преодолевается и то, и другое. В Церкви как собрании близких по духу людей даются человеку «святость и познание» . Церковь - это люди, общение, но, конечно, не любое. Отец Александр говорит о том, как тяжело молиться с чужими людьми, незнакомыми между собой, хочется большей близости с ними, «действительно общей молитвы». И, наоборот, как легко и радостно идет молитва вместе с теми, кого знаешь и кто «вникает в слова молитв» . Важно быть внутри Церкви, принять ее жизнь как свою, иметь «решимость переменить жизнь» . Многие хотели бы покаяться, улучшить свою жизнь и приходят для этого в Церковь, но пока они не станут ее подлинными членами, не войдут в «общение любви с братьями» , Церковь будет бессильна им помочь. Отец Александр сетует, что «мы мало знаем и не пытаемся, в большинстве, узнать наше богослужение, жизнь нашей Церкви». В древние времена не было алтарной преграды между священником и молящимися, все обязательно причащались и пели на богослужении, теперь же это обязанность «профессионалов». «Мы своим стоянием в церкви как бы подписываем письмо, которого не читали, берем на себя обязательства, которых не знаем» .

Отец Александр говорит о «малых церквях отдельных семей»: он называет их «сгустками церковной теплоты» . В этих «группах», руководимых священником, можно было бы изучать Евангелие и богослужение, помогать больным и бедным. Но самая главная цель - это церковное общение людей друг с другом.

Из «Записей» отца Александра

О вере
Для веры страшна не отрицательная полемика, не испытание ее умом - это испытание она выдержит. Ей страшна в нас слабость духа, «сердечное отступничество» (выражение Киреевского).

О смерти и вечности
Для людей нашего строя жизни смерть является неожиданностью, нелепостью, она никак не гармонирует и не вяжется со всем предшествующим. А так как смерть - явление высшего божественного порядка, то значит весь строй нашей жизни не вяжется со строем Божественным.
Многое облегчалось бы для нас в жизни, многое стало бы на свое место, если бы мы почаще представляли себе всю мимолетность нашей жизни, полную возможность для нас смерти хоть сегодня. Тогда сами собой ушли бы все мелкие горести и многие пустяки, нас занимающие, и большее место заняли бы вещи первостепенные.

О призвании к обожению человека
Человек, отвергающий свое родство Богу, отказывающийся от сыновства Ему - не настоящий человек, ущербный, только схема человека - т.к. это сыновство не только дается нам как дар, но и задается, и только в выполнении этого задания, в сознательном облечении себя во Христа и Бога и может быть полное выявление и расцвет каждой человеческой личности.
Нам непонятны многие божественные истины - но ведь непостижимость, необъятность их - их свойство. Чтобы мы, со своим ограниченным человеческим сознанием, их могли целиком охватить - мы должны сами стать наравне, стать божественными.

Об аде и Царстве Божьем
И ад и рай уже отчасти имеем мы здесь на земле - в страстях наших и в опыте добра.

О жизни
Жить надо не «слегка», а с возможной напряженностью всех сил, и физических и духовных. Тратя максимум сил, мы не «истощаем» себя, а умножаем источники сил.
Осуществленное, проведенное в жизнь, хотя и самое малое добро, живой опыт любви, бесконечно больше двинут нас вперед, отвратят всякое зло от нашей души, нежели самая жестокая борьба с грехом, сопротивление ему, нежели самые строгие аскетические меры обуздания темных страстей в себе.

О России
В нашей эмиграции есть и такая точка зрения, что в России только мрак, кровь и грязь, что искру истины спасла только эмиграция. Психология варягов, ожидающих призвания вернуться и зажечь огонь во мраке. Пока здесь есть такие настроения, мы не смеем вернуться туда, где люди кровью отвечают за свою веру и за все, что мы тут имеем даром и о чем «разговариваем», но чем мало живем.

О детях и воспитании
Для воспитания детей - самое важное, чтобы они видели своих родителей живущими большой внутренней жизнью.

Почему так важны впечатления детства? Почему важно торопиться наполнить сердце и ум ребенка светом и добром с самого раннего возраста? В детстве - сила доверия, простота, мягкость, способность к умилению, к состраданию, сила воображения, отсутствие жестокости и окамененности. Это именно та почва, в которой посеянное дает урожай в 30, 60 и 100 крат. Потом, когда уже окаменеет, очерствеет душа, воспринятое в детстве может снова очистить, спасти человека. От того так важно держать детей ближе к Церкви - это напитает их на всю жизнь.

Общение с детьми учит нас искренности, простоте, умению жить данным часом, делом - основному в Православии.

Дети каждый день как бы снова рождаются - отсюда их непосредственность, неосложненность души, простота суждений и действий.

Кроме того - у них незаглушенное чувство добра и зла, свобода души от плена греха, отсутствие суда и анализа.

Все это мы имеем от рождения, как дар, который мы легкомысленно растериваем в пути и потом с муками и трудами собираем по крошкам растерянное богатство.

Связи

свящ. Павел Флоренский, В.Ф. Эрн - близкие друзья о. Александра Ельчанинова.

Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус - круг общения во время учебы в Петербурге.

прот. Валентин Свенцицкий.

М. А. Новоселов - связь через кружок ищущих христианского просвещения в духе православной Христовой Церкви.

о. Сергий Булгаков, о. Сергий Четвериков, митрополит Евлогий (Георгиевский) - близкие люди из движения РСХД.

Ельчанинов Николай Иванович - (1876 - 1920), генерал-майор с 1917. (Во время правления Александров Второго, Третьего и Николая Второго.) В службе с 1894, офицером с 1896. Офицер 12-го гусарского полка. Командир бригады 12-й кавалерийской дивизии. С 1918-го в гетманской армии. В вооруженных силах Юга России. С 1919 – в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР, с 1919 - начальник гарнизона , весной 1920 назначен главнокомандующим гарнизона Севастополя. В русской армии до эвакуации Крыма. Эвакуирован на корабле «Великий князь Александр Михайлович».

Четыре брата Ельчаниновы были крупными , героями Российской армии, гордостью своих родителей и всего рода! И другие члены семьи - военачальники всех чинов и рангов - были награждены многими орденами и медалями за свои заслуги перед Отечеством, за смелость и храбрость в многочисленных сражениях, выпавших на их долю в войнах, которые вела Россия, создававшая свою Империю. Если бы все многочисленные награды сохранились, можно было бы создать Музей орденской славы России.

Перечислю лишь кавалеров ордена Святого Георгия 1У степени потому, что этим орденом были награждены мой прадед (Георгий Иванович Елчанинов) и мой дед (Георгий Георгиевич Елчанинов) в годы Первой мировой войны:

Ельчанинов Николай (1702), (1770), (1791), (1853), (1916), (1917).

Как в И С Т О Р И И всё связано! Как многое повторяется! Люди не научились понимать свои ошибки, осознавать свои заблуждения... Сколько исторических параллелей только на примере семьи Елчаниновых.

ЕЛЧАНИНОВЫ В ЛЕТОПИСНОМ ПОРЯДКЕ

Первым Ельчаниновым на Руси (согласно энциклопедии) стал польский шляхтич Алендрок. Даты его жизни неизвестны. (При царе Василии Темном – 1414 -1462).

Против каждой фамилии я нашла указанный год у п о м и н а н и я того или иного Ельчанинова в исторических источниках и сохраняю его при написании в этом строю. (Кроме года упоминания дается краткая информация: например - вотч. – владел вотчиной, большим , «у» - уезд. Так раньше называли «округ».)

Ельчанинов Константин – (1462) - вотч. Руза-у.

Ельчанинов Василий Афанасьевич – (1507, 1514) - вотч. Волок.-у., Руза-у.

- (1507, 1542) - вотч. Волок.-у, Руза-у.

– (1507) – помещ.

– (1507) - послух. (послушник в монастыре).

Ельчанинов Авксентий Яковлевич – (1507) - послух. (послушник в монастыре).

– (1507) – послух.

– (1507) - послух.

Ельчанинов Захарий Григорьевич (1507) – послух.

– (1542) - помещ. Волок.-у. (помещик Волоколамского уезда).

– (1542) – помещ. Волок.-у.

В дальнейшем не буду расшифровывать сокращения, которые легко понять.

– (1543) – помещ. Новг.-Дерев. пят.

– (1543) - помещ. Новг. Дерев. пят.

– (1543)- помещ. Новг. Дерев. пят.

Ельчаниновы Козел, Крома, Кромин-сын Невежа в 1567 году – помещики, имели вотчину в Рузском уезде.

– (1567) - помещ. Руза-у.

– (1567) – помещ. Руза.-у.

Ельчанинов Недьяк Михайлович – (1576). у Михаила Злобина сына Соловенна и Недьяка Михайлова сына Ельчанинова на бывшую вотчину Анны Михайловой дочери Агафонова. Дер. Дубровки в Сычовской ст. Рузск. у.

– (1567, 1589) – помещ. Дмитров. у., Руза-у.

- (1567) – помещ. Руза-у.

Сын - (1567) - помещ. Руза-у.

Ельчанинов Захарий – (1567) – помещ. Руза-у.

Иван и Федор Елизарьевичи Ельчаниновы – помещики, в 1580-1584 гг. были полковыми . Федор - 2-й воевода Сторожевского полка в Казанском походе (в 1583-м году – при Иване Грозном).

Со времен ХУ века род Ельчаниновых был в основном служивым дворянством, хотя в нём были и самые разные гуманитарные профессии: писатели, художники, музыканты. Были в роду и священники («: Тифлисский период биографии». – «Сретенская духовная семинария», зав. Кафедрой ддревних и новых языков.) Александр Елчанинов был философом, . Было и много Ельчаниновых из поместного дворянства.

Интересную находку я сделала, посмотрев фоносемантический анализ фамилии «Ельчанинов»: согласно этому анализу фамилия «Ельчанинов» имеет четыре ярко выраженных фоносемантических признаков: хорошее, безопасное, красивое, светлое. Именно такое подсознательное влияние оказывает это слово на человека, носящего это имя.

Продолжу восстановление имен, живших при Иване Грозном.

Иван 1У Васильевич Грозный – (1533 -1584). Царь, как известно, славился своим жестоким нравом и военными походами. Возникновение опричнины во многом связано с Ливонской войной. Опричники всюду следовали за царем, чтобы оберегать его от внутренних врагов. Численность опричников насчитывала тысячу человек.

Семья Ельчаниновых была многочисленной. Род их, как я уже упомянула, был в основном служивым. В рядах опричников насчитывались одновременно несколько членов семьи. Датируется их служба 1573-м годом, на закате существования опричнины: Афанасий Офонасьев-сын, Федор, Григорий, Даниил, Иван Афанасьевич.

– (1576) – помещик - последний из Ельчаниновых, найденный мною в источниках о дворянах, живших в конце ХУ1 в.

ХУП век ознаменован началом правления царей из династии Романовых с небольшим промежуточным сроком правления Василия Шуйского.

Ельчанинов Никифор – (1609). Вв. графу Мавре, вдове Никифора Ельчанинова, с сыном Василием на поместье мужа, сц. Водище, д. Ядриково в Берендееве, ст. Дмитровск. у. (Вот такое сопровождение дано для Никифора Ельчанинова.)

Ельчанинов Петр - (1609) Вв. графу Бажену Михайлову сыну Ельчанинову на бывшее п-е Петра Ельчанинова. Дер. Устиньино (66 четвертей) в Березопольском, ст Нижегородск. у.

Ельчанинов Василий Никифорович – (1609 – 1640) – московский дворянин.

1613 -1645 – годы правления первого русского царя династии Романовых Михаила Федоровича.

Стольник у сына первого русского царя династии Романовых - Алексея Михайловича Романова Тишайшего (в 1658). Доброта и мягкость характера Алексея заслужили ему прозвание «Тишайшего царя». Это означало, что при нем не рубили головы.

В книге Александра Кацуры «Дуэль в » упоминается Иван Ельчанинов, которого царь Алексей Михайлович оштрафовал за ссору с детьми Самарина.

Ельчанинов Мартын – кормовой иконописец Московский (записан в энциклопедии в 1660–м году). Творил тоже при царе Алексее Михайловиче Романове Тишайшем.

– (1703, 1710). В 1703 - моск. двн. отставной в Москве для посылок. (Время правления Петра Первого Алексеевича.) В «Боярском списке 18 века» сказано, что «моск. двн отставной»: это отставной дворянин в Москве для посылок.

– (1706, 1710) – стольник.

- (1744 - 1769) – полковник, убитый под Браиловым во время войны России с Турцией, которая должна была защитить южные границы страны. Известен как писатель уже при дворе Екатерины Второй (1762 -1795). Был близок с, известным в то время драматургом, написал комедию «Наказанная вертопрашка», игранную и изданную в СПб в 1767 г. (Перепечатана в издании Ефремова: «Сочинения и переводы и), Санкт-Петербург, 1868 г.) Другая его комедия «Награжденная добродетель», написанная в подражание «Шотландке» Вольтера, до настоящего времени не дошла, хотя и ставилась. У современников она пользовалась успехом.

Ельчанинов Иван – (1748) – лейб-компанец, пожалован дворянским гербом в 1748. 12. 12.

В книге-справочнике «Русское служивое дворянство, вторая половина ХУШ века», СПб. 2000 год, упомянуты «классн. чиновники»: – (1773), Тимофей Титович – (1774), Василий Тимофеевич – (1780), Иван Иванович (1781), Михаил Алексеевич – (1782), Михаил Алексеевич – (1782), Федор Тимофеевич – (1782), Дмитрий Тимофеевич (1788), Семен Андреевич – (1790), Иван Алексеевич (1793)…

Впервые понятие «классн. чин.» было установлено в «Табели о рангах». Подразумевались степень, квалификация чиновника, его пригодность для той или иной деятельности на государственной службе. В книге названы Ельчаниновы, служившие на высоких постах при Екатерине Великой.

В списках «Русского провинциального некрополя», томе 1, изданном в Москве в 1914 году Шереметьевским В., перечислены Ельчаниновы, жившие в годы правлений Павла Первого Петровича (1796 -1801), Александра Первого Павловича (1801 – 1825), Николая Первого Павловича (1825 – 1855), Александра Второго Николаевича (1855 – 1881).

– (1779 -1853), село Стогинское Яросл. у. (На паперти церкви, при которой им устроен придел Св. Мч. Феодора Александрийского.)

– (1791- 1832), Вселуки Осташков, у., лейтенант, 41.

– (1799 – 1878), Погост Рогожа Осташков, у.

– (? – 1801), с. Вселуки Осташков, у., капитан.

– (1814 – 1877), Вышний Волочок, город. кладбище. Отставной штабс-ротмистр, 63 года.
– (1814 – 1876)- штабс-капитан.

Напечатать