Генрих Люшков. Человек, обманувший судьбу на семь лет

«Некоему вельможе бросился в ноги раб. Он рассказал, что встретил на базаре Смерть, которая грозила ему пальцем, и стал умолять господина, чтобы тот дал ему коня. Раб решил спастись от Смерти, сбежав в город Самарру. Вельможа подарил рабу коня, и тот умчался, а сам на другой день пошел на базар и, встретив Смерть, спросил: "Зачем ты пугала моего раба? Зачем грозила ему пальцем?" - "Я его не пугала, - ответила Смерть. - Просто я очень удивилась, встретив его в этом городе, потому что в тот же вечер мне предстояло с ним свидание в Самарре"»
(Р.Шекли. «Обмен разумов»)

«Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву».

(Книга Екклесиаста 9, ст. 4)

Все было как в банальном шпионском романе. Ночь, граница и советский офицер в чине генерал-лейтенанта, заявивший сопровождавшему его начальнику погранзаставы, что идет на встречу с важным агентом. Так, в ночь на 14 июня 1938 года через советско-маньчжурскую границу на «ту сторону» перешел человек, облеченный особым доверием партии, правительства и лично товарища Сталина, комиссар государственной безопасности 3-го ранга Генрих Люшков. Ну, а оказавшись среди бывших врагов, он тут же попросил у них политического убежища и начал активно сотрудничать с японской разведкой. В советских спецслужб он оказался единственным изменником такого ранга – как никак генерал-лейтенант НКВД.

Генрих Люшков

Не так давно на сайте ВО появилось сразу несколько статей о расстрелянных советских военачальниках – Блюхере, Рычагове, Дыбенко. И вот, что не может не бросаться в глаза. Все они были настолько глупы или же ослеплены… непонятно чем, что словно бы и не видели происходящего вокруг себя. На что-то надеялись… Причем сначала сами заседали в расстрельных судах, а потом оказывались перед глазами тех же прокуроров, но только в качестве обвиняемых. Очевидно, верили, что уж их-то это не коснется…

Но… были и те, кто хотя бы стрелялись, не дожидаясь пыток в подвалах. Правда, мало. Еще меньше было тех, кто решался на побег и еще меньше тех, кому это удавалось. Вот почему тем интереснее судьба одного из «самых верных» - генерал-лейтенанта НКВД Генриха Люшкова.

Сын еврейского закройщика…

О том, сколько евреев пришло в рабоче-крестьянскую революцию в России, можно и не напоминать. В ней они справедливо увидели возможность сделать карьеру. И правильно! Почему им было и не воспользоваться открывшимися возможностями? Вот и сын закройщика из Одессы Самуила Люшкова по имени Генрих (род. В 1900 г.) окончил училище, но в портные не пошел, а устроился продавцом в магазине, где продавали запчасти к автомобилям – понял, что за ними будущее и решил к перспективному бизнесу быть поближе. Как и в случае с В.И. Лениным, был у юного Генриха и старший брат-революционер. И вот от него-то он и набрался «новых идей», занялся вместе с ним подпольной работой, а затем уже в 17 лет вступил в члены РСДРП. И едва только «революция» совершилась, как молодой партиец оказался на работе в ЧК. А дальше «социальный лифт» понес его все выше и выше, потому как человек он был грамотный, преданный и исполнительный.

Поэтому вряд ли нужно удивляться, что уже в 19 лет он стал комиссаром 14-й Отдельной ударной армии. В 20 лет он уже заместитель начальника ЧК в Тирасполе, а в 1924 году стал начальником секретно-политического отдела в центральном республиканском аппарате ГПУ в Харькове. Там он проработал семь лет и, видимо, так хорошо справлялся со своими обязанностями, что его забрали в Москву, где в ОГПУ при Совете народных комиссаров СССР он стал вести уже самые громкие политические дела того времени.

Более чем успешная карьера…

В сталинском СССР многие люди выбивались, что называется «из грязи, да в князи», становились командармами, известными летчиками… Вот и Люшков по карьерной лестнице шел наверх очень быстро. К 1937 году его стараниями было репрессировано уже так много людей, что за эти «заслуги» ему дали орден Ленина. Он входил в состав печально известных внесудебных «троек», когда три человека, не имевшие обычно никакого юридического образования, в течение буквально одной минуты, причем заочно и без каких бы там ни было адвокатов, осуждали людей, глядя лишь в материалы дел, что представляли им органы НКВД. Минимум времени, минимум интереса к судьбе человека. Главным был план, спущенный на ту или иную область сверху, а то еще и желание его перевыполнить! Плановость – она вообще была основой советского общества во всем…

И Генрих Люшков, как верный сын партии и трудового народа, проявил себя на этом поприще настолько хорошо, что его заметил сам Сталин и даже пригласил его в Кремль, и целых 15 минут вел с ним беседу. И, видимо, Люшков товарищу Сталину пришелся по душе, умел он, так сказать «подбирать кадры», потому, как сделал его после этой беседы руководителем УНКВД по всему Дальнему Востоку. Понятно, что туда требовался человек энергичный, способный самым безжалостным образом уничтожать кулаков, священников, всяких там бывших белогвардейцев, а заодно и уголовников, ну и, конечно же, своих же чекистов. Ну тех, что уже сделали свое дело и в услугах которых партия больше не нуждалась.

И тут Люшков опять-таки проявил себя как нельзя лучше. Видимо на него оказал сильное воздействие вдохновляющий взгляд вождя. Имея на руках директиву № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», Генрих Самуилович начал с того, что нашел и обезвредил 40 чекистов - то есть практически все прежнее руководство местного управления НКВД вместе с его руководителем, старым большевиком Терентием Дерибасом. Причем Люшкова ни на мгновение не остановило то обстоятельство, что Дерибас был комиссаром госбезопасности 1-го ранга, то есть был генералом армии. Заодно по «рекомендации» же Люшкова был расстрелян и начальник «Дальстроя» («трест» такой был в системе ГУЛАГа), заслуженного чекиста Эдуарда Берзина. Ну… шпион он был и плохо работал, естественно… Стараниями Люшкова на Дальнем Востоке были репрессированы тысячи человек – по сути вся старая партийная и чекистская элита, которая устроила там «дальневосточный правотроцкистский заговор». Одного только не понимал несостоявшийся портной, что следующим в очереди на расстрел будет он сам - Генрих Люшков.

Интриги системы

Тем временем за успехи в работе по искоренению врагов народа верного чекиста-сталинца избрали депутатом Верховного Совета. Но, только почему-то, когда он приехал в столицу на заседание, оказалось, что за ним следят и слежку он эту заметил. Заметил, но не знал еще, что «вагон уже катится» по апробированному и «накатанному пути». Между тем от арестованных в это время чекистов уже потребовали перед расстрелом оговорить Люшкова и, понятно, что они это сделали. А чего его щадить-то? Сегодня мы умираем, так умри же и ты, хотя бы завтра! И первым, кто сообразил, что генерал, по сути, уже покойник, стал его же коллега по органам и депутатскому мандату, командарм 1-го ранга Михаил Фриновский, которому Генрих Самуилович как раз и пожаловался на замеченную им слежку.

А затем именно Фриновского год спустя послали на Дальний Восток - для новой чистки аппарата НКВД, погранвойск и для того, чтобы «навести порядок» уже за самим Люшковым. Весной 1938 года были арестованы его заместители - генералы НКВД М.А. Каган и И.М. Леплевский, которые сдали своего шефа ни минуты немедля. А затем свое веское слово бросил и маршал Блюхер, тогда еще не арестованный, хотя и стоявший на очереди. И уже тут, понятно, после такого «авторитетного сигнала» несостоявшегося портного немедленно вызвали в Москву, сместив при этом с занимаемого им поста. Правда, вроде бы только для того, чтобы назначить на новый пост в НКВД СССР. Но из телеграммы Ежова, который был его прямым руководителем, Люшков узнал, что никакой должности для него в центральном аппарате НКВД нет и не предвидится. Означать это могло лишь только одно: неминуемый арест по приезду в столицу. Люшков сразу все понял и предпринял попытку организовать своей семье побег за границу. Но не вышло. Жену его арестовали и затем отправили в лагерь, а падчерицу забрали на воспитание родственники. То есть за границу им попасть не удалось. Но с другой стороны теперь Люшкову и подавно было нечего терять, кроме своего «успешного чекистского прошлого». Поэтому в начале июня он поехал в Посьет, где и перешел границу, сдавшись японцам, которые в то время уже оккупировали всю Маньчжурию. Решил, видимо, что уж лучше стать «живой собакой», нежели сыграть роль еще одного «дохлого льва». Больше недели до того, как пришло сообщение из Японии, Люшкова считали пропавшим без вести, полагая, что возможно он был похищен или убит японцами.

Чисто японская благодарность...

Практически целых семь лет Люшков работал сначала в разведуправлении Генштаба императорской армии (Бюро по изучению Восточной Азии), а после этого и в штабе Квантунской армии. Для начала он выдал японцам всю советскую агентурную сеть на Дальнем Востоке, чем обрек на дикие мучения и смерть массу людей, сообщил все радиокоды пунктов связи и рассказал обо всех оперативных планах РККА в случае войны, включая не только Сибирь, но и Украину. Он также нарисовал для японцев подробные карты и схемы всех приграничных укрепрайонов и дал самую подробную информацию, какой те не получили бы и от сотни шпионов, о местах дислокации советских войск на Дальнем Востоке, включая их численность и все данные по их вооружению. Но жизнь занятная штука! Рихард Зорге сумел получить доступ к его докладу и сфотографировал наиболее важные страницы. Когда пленка добралась до Москвы, там пришли в ужас: Люшков выдал все, что знал. Правда, узнав все это, а затем еще и проверив, японцы увидели, что силы РККА многократно превышают в этом районе их собственные, и в итоге не решились начать военные действия против СССР. Кроме того, зная систему охраны сталинской дачи в Крыму, которую сам же и организовал в свое время, он предложил наиболее реальный проект покушения на Сталина. Была начата его разработка, однако план этот потерпел провал из-за действий советской контрразведки. То есть работал Люшков на японцев не за страх, а за совесть, хотя до сих пор так точно и неизвестно, все ли он им рассказал и не было ли в его сообщениях определенной доли дезинформации. В любом случае, японцы «отблагодарили» Люшкова чисто по-самурайски: в августе 1945 года он был убит ими в Дайрене, чтобы в случае чего не попал в руки русских или американцев, так как слишком уж он много всего знал. Таким образом своей изменой он выиграл семь лет жизни и не более того. Но, с другой стороны, его перед смертью хотя бы резиновыми палками не били…

Последствия

Оказавшись за «железным занавесом», Люшков порассказал о «жизни в СССР» много всего интересного. Так, 13 июля 1938 года в интервью японской газете «Ёмиури симбун» он заявлял:
«Я до последнего времени совершал большие преступления перед народом, так как я активно сотрудничал со Сталиным в проведении его политики обмана и терроризма. Я действительно предатель. Но я предатель только по отношению к Сталину… Таковы непосредственные причины моего побега из СССР, но этим дело не исчерпывается. Имеются и более важные и фундаментальные причины, которые побудили меня так действовать.
Это то, что я убеждён в том, что ленинские принципы перестали быть основой политики партии. Я впервые почувствовал колебания со времени убийства Кирова Николаевым в конце 1934 г. Этот случай был фатальным для страны так же, как и для партии. Я был тогда в Ленинграде. Я не только непосредственно занимался расследованием убийства Кирова, но и активно принимал участие в публичных процессах и казнях, проводившихся после кировского дела под руководством Ежова. Я имел отношение к следующим делам:
Дело так называемого ленинградского террористического центра в начале 1935 г.
Дело террористического центра о заговоре против Сталина в Кремле в 1935 г.
Дело так называемого троцкистско-зиновьевского объединенного центра в августе 1936 г.
Перед всем миром я могу удостоверить с полной ответственностью, что все эти мнимые заговоры никогда не существовали и все они были преднамеренно сфабрикованы.
Николаев безусловно не принадлежал к группе Зиновьева. Он был ненормальный человек, страдавший манией величия. Он решил погибнуть, чтобы войти в историю героем. Это явствует из его дневника.
На процессе, проходившем в августе 1936 г., обвинения в том, что троцкисты через Ольберга 1). Были связаны с германским гестапо, обвинения против Зиновьева и Каменева в шпионаже, обвинения в том, что Зиновьев и Каменев были связаны с так называемым «правым центром» через Томского, 2). Рыкова и Бухарина, - полностью сфабрикованы. Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Бухарин и многие другие были казнены как враги Сталина, противодействовавшие его разрушительной политике.
Сталин использовал благоприятную возможность, представившуюся в связи с делом Кирова, для того, чтобы избавиться от этих людей посредством фабрикации обширных антисталинских заговоров, шпионских процессов и террористических организаций.
Так Сталин избавлялся всеми мерами от политических противников и от тех, кто может стать ими в будущем. Дьявольские методы Сталина приводили к падению даже весьма искушённых и сильных людей. Его мероприятия породили много трагедий. Это происходило не только благодаря истерической подозрительности Сталина, но и на основе его твёрдой решимости избавиться от всех троцкистов и правых, которые являются политическими оппонентами Сталина и могут представить собой политическую опасность в будущем…»

Люшков рассказал, что сенсационные признания в шпионаже и вредительстве на самом деле выбивались из осужденных жестокими пытками и угрозами новых истязаний. В подтверждение правоты своих слов он опубликовал захваченное им с собой предсмертное письмо в адрес ЦК ВКП(б) бывшего помощника командующего Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией по ВВС А.Я. Лапина, который покончил жизнь самоубийством в хабаровской тюрьме. Раскрыв перед всем миром тайны сталинского террора, Люшков не скрывал и своего собственного активного участия в этих кровавых делах…

Естественно, что Люшкова в 1939 году в СССР заочно приговорили к смертной казни, а его побег отразился и на карьере наркома НКВД Ежова… Ну, а все сотрудники, назначенные на свои места бежавшим Люшковым, были тут же арестованы и расстреляны.

Генрих Самойлович Люшков ( , Одесса - 19 августа , Дайрэн , Японская империя) - видный деятель советских спецслужб, комиссар государственной безопасности 3-го ранга , - что соответствует званию генерала-лейтенанта. В 1938 году, опасаясь неминуемого ареста, бежал в Маньчжурию и активно сотрудничал с японской разведкой. За границей подробно освещал своё участие в Большом терроре , разоблачал методы НКВД, готовил покушение на Сталина .

Биография

Ранние годы

В декабре 1934 года участвовал в расследовании убийства С. М. Кирова . Пытался противодействовать попыткам Н. И. Ежова и А. В. Косарева контролировать следствие (впоследствии, перебежав к японцам, заявит, что убийца Кирова Л. В. Николаев был психически больным человеком, а не участником террористической зиновьевской организации, на которую «выводило» следствие). Но тогдашние разногласия будущий нарком НКВД Люшкову не припоминал, напротив, держал его в своих фаворитах. Люшков пользовался расположением и наркома внутренних дел в 1934-1936 годах Г. Г. Ягоды : после возвращения из Ленинграда он готовит важнейшие приказы по НКВД и наиболее значимые докладные записки в ЦК партии (от имени Ягоды), используется для контроля за обстановкой в Секретно-Политическом отделе .

В 1935-1936 годах участвует в таких громких расследованиях, как «Кремлёвское дело» и дело «троцкистско-зиновьевского центра» (лёгшее в основу Московского процесса). По завершении последнего назначается начальником УНКВД по Азово-Черноморскому краю (до 1937 года). Руководил развёртыванием большого террора в Черноморье. Входил в краевую тройку НКВД. В том числе с его санкции был арестован А. Г. Белобородов [[К:Википедия:Статьи без источников (страна: Ошибка Lua: callParserFunction: function "#property" was not found. )]][[К:Википедия:Статьи без источников (страна: Ошибка Lua: callParserFunction: function "#property" was not found. )]] .

В начале июня 1937 года награждён орденом Ленина .

В 1937-1938 годах - начальник управления НКВД по Дальнему Востоку . В связи с начавшейся военной интервенцией Японии против Китая обстановка в регионе вызывает повышенное внимание советского руководства. 28 июня 1937 года он получает краткий инструктаж своих будущих обязанностей лично от Сталина в ходе 15-минутной аудиенции.

Компромат, отзыв в Москву и побег

Люшков был самым высокопоставленным выдвиженцем Ягоды, который долгое время сохранял позиции после его опалы. Более того, новый всесильный нарком НКВД всячески защищал его имя от компромата. Ягода был приговорён к расстрелу на III Московском процессе , и в 1937-1938 годах подследственные чекисты часто называли вместе с фамилией бывшего наркома фамилию Люшкова. Об его принадлежности к контрреволюционной организации сообщал, в частности, бывший глава НКВД ЗСФСР Д. И. Лордкипанидзе , однако Ежов не стал доводить сведения до Сталина, а потребовал от Фриновского допросить Ягоду и доказать непричастность Люшкова. Показания заместителя Ягоды Г. Е. Прокофьева были исправлены с исключением фрагмента о Люшкове. Фриновский выразил сомнение в необходимости оберегать Люшкова, однако Ежов переубедил своего заместителя.

Уже после направления Люшкова на Дальний Восток поступил компромат на него от Л. Г. Миронова (бывшего начальника Контрразведывательного отдела ГУГБ НКВД СССР) и Н. М. Быстрых (брата заместителя начальника Главного управления рабоче-крестьянской милиции). Первого Ежов передопросил и заставил отказаться от прежних показаний, второй был «квалифицирован» в уголовники, что позволило отдать его дело милицейской «тройке» и убрать политическую составляющую.

Однако затем вопрос о политическом недоверии Люшкову был высказан маршалом В. К. Блюхером . В конце апреля 1938 года был арестован И. М. Леплевский - один из ближайших соратников Люшкова, а чуть позже за укрывательство брата-троцкиста вызван в Москву и арестован заместитель Люшкова М. А. Каган , что было уже серьёзным тревожным знаком. 26 мая 1938 года Люшков был освобождён от обязанностей начальника Дальневосточного УНКВД якобы в связи с реорганизацией ГУГБ НКВД и назначением в центральный аппарат. Ежов сообщил ему об этом в телеграмме, где просил высказать отношение к переводу в Москву. Текст телеграммы выдавал, что в действительности его отзывали для ареста (конкретная должность не предлагалась, выяснялось только желание работать в центре вообще, о чём при назначениях не спрашивали; почему-то специально говорилось о подборе преемника). В июне 1938 года на Дальний Восток прибыли Фриновский и Л. З. Мехлис для проведения чистки руководства Тихоокеанского флота, погранвойск и местного НКВД.

Опытный чекист, знавший методы НКВД, понял, что это значит, и решил бежать из страны. По имеющимся в настоящее время архивным данным можно с определённой долей уверенности утверждать, что Люшков заранее готовил свой побег. 28 мая он телеграфировал, что благодарит за оказанное доверие и считает новую работу за честь, однако ещё за 2 недели до этого он приказал своей жене взять дочь и следовать в одну из клиник Западной Европы (документы, подтверждающие необходимость лечения дочери, для этой поездки к тому времени были уже готовы). По благополучном прибытии жена должна была прислать Люшкову телеграмму, содержащую текст «Шлю свои поцелуи». Однако разработка Люшкова началась уже тогда - жена Нина Васильевна Письменная (первая жена Якова Вольфовича Письменного - генерал-майора НКВД Украины и известнейшего лётчика-испытателя) была арестована, 8 лет пробыла в лагерях, в полной мере испытав муки и пытки за своего супруга, и впоследствии была реабилитирована. После реабилитации она нашла дочь Людмилу Яковлевну Письменную (падчерицу Люшкова) в Юрмале , Латвия , где и прожила всю жизнь и скончалась в возрасте 90 лет там же. Падчерица Люшкова Людмила Письменная после ареста матери и бегства отчима была спасена родной сестрой своего отца Анной Владимировной (Вольфовной) Шульман (Письменной) и после войны с её семьёй переехала в Латвию, где и прожила до своей кончины в 2010 году.

9 июня 1938 года Люшков сообщил заместителю Г. М. Осинину-Винницкому о своём выезде в приграничный Посьет для встречи с особо важным агентом. В ночь на 13 июня он прибыл в расположение 59-го погранотряда , якобы для инспекции постов и приграничной полосы. Люшков был одет в полевую форму при наградах. Приказав начальнику заставы сопровождать его, он пешком двинулся к одному из участков границы. По прибытии Люшков объявил сопровождающему, что у него встреча на «той стороне» с особо важным маньчжурским агентом-нелегалом, и, поскольку того никто не должен знать в лицо, дальше он пойдёт один, а начальник заставы должен углубиться в сторону советской территории на полкилометра и ждать условного сигнала. Люшков ушёл, а начальник заставы сделал как было приказано, но, прождав его более двух часов, поднял тревогу. Застава была поднята в ружьё, и более 100 пограничников прочёсывали местность до утра. Более недели, до того как пришли вести из Японии, Люшков считался пропавшим без вести, а именно что его похитили (убили) японцы. Люшков же к тому времени пересёк границу и 14 июня 1938 года примерно в 5:30 у города Хуньчунь сдался маньчжурским пограничникам и попросил политического убежища. После переправлен в Японию и сотрудничал с японским военным ведомством .

Напишите отзыв о статье "Люшков, Генрих Самойлович"

Примечания

Литература

• Прохоров Д. П., Лемехов О. И. Перебежчики. Заочно расстреляны. - М .: Вече; АРИА-АиФ, 2001. - 464 с. - ISBN 5-7838-0838-5 («Вече»); ISBN 5-93229-120-6 (ЗАО «АРИА-АиФ»)
• // Петров Н. В., Скоркин К. В. / Под ред. Н. Г. Охотина и А. Б. Рогинского. - М .: Звенья, 1999. - 502 с. - 3000 экз. - ISBN 5-7870-0032-3.

Ссылки

• на «Родоводе ». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Люшков, Генрих Самойлович

– Прости меня, Мария, как же погиб твой Дин? – наконец-то решилась спросить я.
Девчушка подняла на нас свою заплаканную мордашку, по-моему даже не понимая, о чём её спрашивают. Она была очень далеко... Возможно там, где её верный друг был ещё живой, где она не была такой одинокой, где всё было понятно и хорошо... И малышка никак не хотела сюда возвращаться. Сегодняшний мир был злым и опасным, а ей больше не на кого было опереться, и некому было её защищать... Наконец-то, глубоко вздохнув и геройски собрав свои эмоции в кулачок, Мария поведала нам грустную историю Дининой смерти...
– Я была с мамой, а мой добрый Дин, как всегда, нас стерёг... И тут вдруг откуда-то появился страшный человек. Он был очень нехороший. От него хотелось бежать, куда глаза глядят, только я никак не могла понять – почему... Он был таким же, как мы, даже красивым, просто очень неприятным. От него веяло жутью и смертью. И он всё время хохотал. А от этого хохота у нас с мамой стыла кровь... Он хотел забрать с собой маму, говорил, что она будет ему служить... А мама вырывалась, но он, конечно же, был намного сильнее... И тут Дин попробовал нас защитить, что раньше ему всегда удавалось. Только человек был наверняка каким-то особенным... Он швырнул в Дина странное оранжевое «пламя», которое невозможно было погасить... А когда, даже горящий, Дин попытался нас защитить – человек его убил голубой молнией, которая вдруг «полыхнула» из его руки. Вот так погиб мой Дин... И теперь я одна.
– А где же твоя мама? – спросила Стелла.
– Мама всё здесь же, – малышка смутилась.– Просто она очень часто злится... И теперь у нас нет защиты. Теперь мы совсем одни...
Мы со Стеллой переглянулись... Чувствовалось, что обоих одновременно посетила та же самая мысль – Светило!.. Он был сильным и добрым. Оставалось только надеяться, что у него возникнет желание помочь этой несчастной, одинокой девчушке, и стать её настоящим защитником хотя бы до тех пор, пока она вернётся в свой «хороший и добрый» мир...
– А где теперь этот страшный человек? Ты знаешь, куда он ушёл? – нетерпеливо спросила я. – И почему он не взял-таки с собой твою маму?
– Не знаю, наверное, он вернётся. Я не знаю, куда он пошёл, и я не знаю, кто он такой. Но он очень, очень злой... Почему он такой злой, девочки?
– Ну, это мы узнаем, обещаю тебе. А теперь – хотела бы ты увидеть хорошего человека? Он тоже здесь, но, в отличие от того «страшного», он и правда очень хороший. Он может быть твоим другом, пока ты здесь, если ты, конечно, этого захочешь. Друзья зовут его Светило.
– О, какое красивое имя! И доброе...
Мария понемножечку начала оживать, и когда мы предложили ей познакомиться с новым другом, она, хоть и не очень уверенно, но всё-таки согласилась. Перед нами появилась уже знакомая нам пещера, а из неё лился золотистый и тёплый солнечный свет.
– Ой, смотрите!.. Это же солнышко?!.. Оно совсем, как настоящее!.. А как оно попало сюда? – ошарашено уставилась на такую необычную для этого жуткого места красоту, малышка.
– Оно и есть настоящее, – улыбнулась Стелла. – Только его создали мы. Иди, посмотри!
Мария робко скользнула в пещеру, и тут же, как мы и ожидали, послышался восторженный визг...
Она выскочила наружу совершенно обалдевшая и от удивления всё никак не могла связать двух слов, хотя по её распахнутым от полного восторга глазам было видно, что сказать ей уж точно было что... Стелла ласково обняла девочку за плечи и вернула её обратно в пещеру... которая, к нашему величайшему удивлению, оказалась пустой...
– Ну и где же мой новый друг? – расстроено спросила Мария. – Разве вы не надеялись его здесь найти?
Стелла никак не могла понять, что же такое могло произойти, что заставило бы Светило покинуть свою «солнечную» обитель?..
– Может что-то случилось? – задала совершенно глупый вопрос я.
– Ну, естественно – случилось! Иначе он бы никогда отсюда не ушёл.
– А может здесь тоже был тот злой человек? – испуганно спросила Мария.
Честно признаться, у меня тоже мелькнула такая мысль, но высказать её я не успела по той простой причине, что, ведя за собой троих малышей, появился Светило... Детишки были чем-то смертельно напуганы и, трясясь как осенние листики, боязливо жались к Светилу, боясь от него отойти хоть на шаг. Но детское любопытство вскоре явно пересилило страх, и, выглядывая из-за широкой спины своего защитника, они удивлённо рассматривали нашу необычную тройку... Что же касалось нас, то мы, забыв даже поздороваться, вероятно, с ещё большим любопытством уставились на малышей, пытаясь сообразить, откуда они могли взяться в «нижнем астрале», и что же всё-таки такое здесь произошло...
– Здравствуйте, милые... Не надо вам было сюда приходить. Что-то нехорошее здесь происходит... – ласково поздоровался Светило.
– Ну, хорошего здесь вряд ли можно было бы ожидать вообще... – грустно усмехнувшись, прокомментировала Стелла. – А как же получилось, что ты ушёл?!... Ведь сюда любой «плохой» мог за это время явиться, и занять всё это...
– Что ж, тогда ты бы обратно всё «свернула»... – просто ответил Светило.
Тут уж мы обе на него удивлённо уставились – это было самое подходящее слово, которое можно было употребить, называя данный процесс. Но откуда его мог знать Светило?!. Он ведь ничего в этом не понимал!.. Или понимал, но ничего об этом не говорил?...
– За это время много воды утекло, милые... – как бы отвечая на наши мысли, спокойно произнёс он. – Я пытаюсь здесь выжить, и с вашей помощью начинаю кое-что понимать. А что привожу кого, так не могу я один такой красотой наслаждаться, когда всего лишь за стеной такие малые в жутком ужасе трясутся... Не для меня всё это, если я не могу помочь...
Я взглянула на Стеллу – она выглядела очень гордой, и, конечно же, была права. Не напрасно она создавала для него этот чудесный мир – Светило по-настоящему его стоил. Но он сам, как большое дитя, этого совершенно не понимал. Просто его сердце было слишком большим и добрым, и не желало принимать помощь, если не могло делиться ею с кем-то другим...
– А как они здесь оказались? – показывая на испуганных малышей, спросила Стелла.
– О, это длинная история. Я время от времени их навещал, они к отцу с матерью с верхнего «этажа» приходили... Иногда к себе забирал, чтобы от беды уберечь. Они же малые, не понимали, насколько это опасно. Мама с папой были здесь, вот им и казалось, что всё хорошо... А я всё время боялся, что опасность поймут, когда уже поздно будет... Вот и случилось только что это же самое «поздно»...
– А что же такого их родители натворили, что попали сюда? И почему они все «ушли» одновременно? Они погибли что ли? – не могла остановиться, сердобольная Стелла.
– Чтобы спасти своих малышей, их родителям пришлось убить других людей... За это здесь и платили посмертно. Как и все мы... Но сейчас их уже и здесь больше нет... Их нигде нет более... – очень грустно прошептал Светило.
– Как – нет нигде? А что же случилось? Они что – и здесь сумели погибнуть?! Как же такое случилось?.. – удивилась Стелла.
Светило кивнул.
– Их убил человек, если «это» можно назвать человеком... Он чудовище... Я пытаюсь найти его... чтобы уничтожить.
Мы сразу же дружно уставились на Марию. Опять это был какой-то страшный человек, и опять он убивал... Видимо, это был тот же самый, кто убил её Дина.
– Вот эта девочка, её зовут Мария, потеряла свою единственную защиту, своего друга, которого тоже убил «человек». Я думаю, это тот же самый. Как же мы можем найти его? Ты знаешь?
– Он сам придёт... – тихо ответил Светило, и указал на жмущихся к нему малышей. – Он придёт за ними... Он их случайно отпустил, я ему помешал.
У нас со Стеллой поползли по спинам большие-пребольшие, шипастые мурашки...
Это звучало зловеще... А мы ещё не были достаточно взрослыми, чтобы кого-то так просто уничтожать, и даже не знали – сможем ли... Это в книгах всё очень просто – хорошие герои побеждают чудовищ... А вот в реальности всё гораздо сложнее. И даже если ты уверен, что это – зло, чтобы побеждать его, нужна очень большая смелость... Мы знали, как делать добро, что тоже не все умеют... А вот, как забирать чью-то жизнь, даже самую скверную, научиться ни Стелле, ни мне, пока ещё как-то не пришлось... И не попробовав такое, мы не могли быть совершенно уверены, что та же самая наша «смелость» в самый нужный момент нас не подведёт.
Я даже не заметила, что всё это время Светило очень серьёзно за нами наблюдает. И, конечно же, наши растерянные рожицы ему говорили обо всех «колебаниях» и «страхах» лучше, чем любая, даже самая длинная исповедь...
– Вы правы, милые – не боятся убить лишь глупцы... либо изверги... А нормальный человек к этому никогда не привыкнет... особенно, если даже ещё не пробовал никогда. Но вам не придётся пробовать. Я не допущу... Потому что, даже если вы, праведно кого-то защищая, мстить будете, оно сожжёт ваши души... И уже больше никогда прежними не будете... Вы уж поверьте мне.
Вдруг прямо за стеной послышался жуткий хохот, своей дикостью леденящий душу... Малыши взвизгнули, и все разом бухнулись на пол. Стелла лихорадочно пыталась закрыть пещеру своей защитой, но, видимо от сильного волнения, у неё ничего не получалось... Мария стояла не двигаясь, белая, как смерть, и было видно, что к ней возвращалось состояние недавно испытанного шока.
– Это он... – в ужасе прошептала девчушка. – Это он убил Дина... И он убьёт всех нас...
– Ну это мы ещё посмотрим. – нарочито, очень уверенно произнёс Светило. – Не таких видели! Держись, девочка Мария.
Хохот продолжался. И я вдруг очень чётко поняла, что так не мог смеяться человек! Даже самый «нижнеастральный»... Что-то в этом всём было неправильно, что-то не сходилось... Это было больше похоже на фарс. На какой-то фальшивый спектакль, с очень страшным, смертельным концом... И тут наконец-то меня «озарило» – он не был тем человеком, которым выглядел!!! Это была всего лишь человеческая личина, а нутро было страшное, чужое... И, была не была, – я решила попробовать с ним бороться. Но, если бы знала исход – наверное, не пробовала бы никогда...
Малыши с Марией спрятались в глубокой нише, которую не доставал солнечный свет. Мы со Стеллой стояли внутри, пытаясь как-то удержать, почему-то всё время рвущуюся, защиту. А Светило, стараясь сохранить железное спокойствие, встречал это незнакомое чудище у входа в пещеру, и как я поняла, не собирался его туда пропускать. Вдруг у меня сильно заныло сердце, будто в предчувствии какой-то большой беды....
Полыхнуло яркое синее пламя – все мы дружно ахнули... То, что минуту назад было Светилом, за одно лишь коротенькое мгновение превратилось в «ничто», даже не начав сопротивляться... Вспыхнув прозрачным голубым дымком, он ушёл в далёкую вечность, не оставив в этом мире даже следа...
Мы не успели испугаться, как сразу же за происшедшим, в проходе появился жуткий человек. Он был очень высоким и на удивление... красивым. Но всю его красоту портило мерзкое выражение жестокости и смерти на его утончённом лице, и ещё было в нём какое-то ужасающее «вырождение», если можно как-то такое определить... И тут, я вдруг вспомнила слова Марии про её «ужастика» Дина. Она была абсолютно права – красота может быть на удивление страшной... а вот доброе «страшное» можно глубоко и сильно полюбить...
Жуткий человек опять дико захохотал...
Его хохот болезненным эхом повторялся в моём мозгу, впиваясь в него тысячами тончайших игл, а моё немеющее тело слабело, постепенно становясь почти что «деревянным», как под сильнейшим чужеродным воздействием... Звук сумасшедшего хохота фейерверком рассыпался на миллионы незнакомых оттенков, тут же острыми осколками возвращаясь обратно в мозг. И тут я наконец-то поняла – это и правда было нечто наподобие мощнейшего «гипноза», что своим необычным звучанием постоянно наращивало страх, заставляя нас панически бояться этого человека.
– Ну и что – долго вы собираетесь хохотать?! Или говорить боитесь? А то нам надоело вас слушать, глупости всё это! – неожиданно для самой себя, грубо закричала я.
Я понятия не имела, что на меня нашло, и откуда у меня вдруг взялось столько смелости?! Потому, что от страха уже кружилась голова, а ноги подкашивались, как будто я собиралась сомлеть прямо сейчас, на полу этой же самой пещеры... Но недаром ведь говорят, что иногда от страха люди способны совершать подвиги... Вот и я, наверное, уже до того «запредельно» боялась, что каким-то образом сумела забыть про тот же самый страх... К счастью, страшный человек ничего не заметил – видимо его вышиб тот факт, что я посмела вдруг с ним так нагло заговорить. А я продолжала, чувствуя, что надо во что бы то ни стало быстрее разорвать этот «заговор»...
– Ну, как, чуточку побеседуем, или вы и можете всего только хохотать? Говорить-то вас научили?..
Я, как могла, умышленно его злила, пытаясь выбить из колеи, но в то же время дико боялась, что он нам таки покажет, что умеет не только говорить... Быстро глянув на Стеллу, я попыталась передать ей картинку, всегда спасавшего нас, зелёного луча (этот «зелёный луч» означал просто очень плотный, сконцентрированный энергетический поток, исходящий от зелёного кристалла, который когда-то подарили мне мои далёкие «звёздные друзья», и энергия коего видимо сильно отличалась качеством от «земной», поэтому срабатывало оно почти всегда безотказно). Подружка кивнула, и пока страшный человек не успел опомниться, мы дружно ударили его прямо в сердце... если оно, конечно, там вообще находилось... Существо взвыло (я уже поняла, что это не человек), и начало корчиться, как бы «срывая» с себя, так мешавшее ему, чужое «земное» тело... Мы ударили ещё. И тут вдруг увидели уже две разные сущности, которые плотно сцепившись, вспыхивая голубыми молниями, катались на полу, как бы пытаясь друг друга испепелить... Одна из них была той же красивой человеческой, а вторая... такого ужаса невозможно было нормальным мозгом ни представить, ни вообразить... По полу, яро сцепившись с человеком, каталось что-то невероятно страшное и злое, похожее на двухголовое чудище, истекающее зелёной слюной и «улыбающееся» оскаленными ножеобразными клыками... Зелёное, чешуйчато-змеевидное тело ужасающего существа поражало гибкостью и было ясно, что человек долго не выдержит, и что, если ему не помочь, то жить осталось этому бедняге всего ничего, даже и в этом ужасном мире...
Я видела, что Стелла изо всех сил пытается ударить, но боится повредить человека, которому сильно хотела помочь. И тут вдруг из своего укрытия выскочила Мария, и... каким-то образом схватив за шею жуткое существо, на секунду вспыхнула ярким факелом и... навсегда перестала жить... Мы не успели даже вскрикнуть, и уж, тем более, что-то понять, а хрупкая, отважная девчушка без колебаний пожертвовала собой, чтобы какой-то другой хороший человек мог победить, оставаясь жить вместо неё... У меня от боли буквально остановилось сердце. Стелла зарыдала... А на полу пещеры лежал необыкновенно красивый и мощный по своему сложению человек. Только вот сильным на данный момент он никак не выглядел, скорее наоборот – казался умирающим и очень уязвимым... Чудовище исчезло. И, к нашему удивлению, сразу же снялось давление, которое всего лишь минуту назад грозилось полностью размозжить наши мозги.
Стелла подошла к незнакомцу поближе и робко тронула ладошкой его высокий лоб – человек не подавал никаких признаков жизни. И только по всё ещё чуть вздрагивавшим векам было видно, что он пока ещё здесь, с нами, и не умер уже окончательно, чтобы, как Светило с Марией, уже никогда и нигде больше не жить...
– Но как же Мария... Как же она могла?!.. Ведь она маленькая совсем... – глотая слёзы, горько шептала Стелла... блестящие крупные горошины ручьём текли по её бледным щекам и, сливаясь в мокрые дорожки, капали на грудь. – И Светило... Ну, как же так?... Ну, скажи?! Как же так!!! Это ведь не победа совсем, это хуже чем поражение!.. Нельзя побеждать такой ценой!..
Что я могла ей ответить?! Мне, так же, как и ей, было очень грустно и больно... Потеря жгла душу, оставляя глубокую горечь в такой ещё свежей памяти и, казалось, впечатывала этот страшный момент туда навсегда... Но надо было как-то собраться, так как рядом, пугливо прижавшись друг к другу, стояли совсем маленькие, насмерть напуганные детишки, которым было в тот момент очень страшно и которых некому было ни успокоить, ни приласкать. Поэтому, насильно загнав свою боль как можно глубже и тепло улыбнувшись малышам, я спросила, как их зовут. Детишки не отвечали, а лишь ещё крепче жались друг к дружке, совершенно не понимая происходящего, ни также и того, куда же так быстро подевался их новый, только что обретённый друг, с очень добрым и тёплым именем – Светило....
Стелла, съёжившись, сидела на камушке и, тихо всхлипывая, вытирала кулачком, всё ещё льющиеся, горючие слёзы... Вся её хрупкая, скукоженная фигурка выражала глубочайшую печаль... И вот, глядя на неё, такую скорбящую, и такую не похожую на мою обычную «светлую Стеллу», мне вдруг стало до ужаса холодно и страшно, как будто, в одно коротенькое мгновение, весь яркий и солнечный Стеллин мир полностью погас, а вместо него нас теперь окружала только тёмная, скребущая душу, пустота...
Обычное скоростное Стеллино «самоочухивание» на этот раз почему-то никак не срабатывало... Видимо, было слишком больно терять дорогих её сердцу друзей, особенно, зная, что, как бы она по ним позже не скучала, уже не увидит их более нигде и никогда... Это была не обычная телесная смерть, когда мы все получаем великий шанс – воплощаться снова. Это умерла их душа... И Стелла знала, что ни отважная девочка Мария, ни «вечный воин» Светило, ни даже страшненький, добрый Дин, не воплотятся уже никогда, пожертвовав своей вечной жизнью для других, возможно и очень хороших, но совершенно им незнакомых людей...
У меня так же, как и у Стеллы, очень болела душа, ибо это был первый раз, когда я наяву увидала, как по собственному желанию в вечность ушли смелые и очень добрые люди... мои друзья. И, казалось, в моём раненом детском сердце навсегда поселилась печаль... Но я также уже понимала, что, как бы я ни страдала, и как бы я этого ни желала, ничто не вернёт их обратно... Стелла была права – нельзя было побеждать такой ценой... Но это был их собственный выбор, и отказать им в этом мы не имели никакого права. А попробовать переубедить – у нас просто не хватило на это времени... Но живым приходилось жить, иначе вся эта невосполнимая жертва оказалась бы напрасной. А вот именно этого-то допускать было никак нельзя.
– Что будем с делать с ними? – судорожно вздохнув, показала на сбившихся в кучку малышей, Стелла. – Оставлять здесь никак нельзя.
Я не успела ответить, как прозвучал спокойный и очень грустный голос:
– Я с ними останусь, если вы, конечно, мне позволите.
Мы дружно подскочили и обернулись – это говорил спасённый Марией человек... А мы как-то о нём совершенно забыли.
– Как вы себя чувствуете? – как можно приветливее спросила я.
Я честно не желала зла этому несчастному, спасённому такой дорогой ценой незнакомцу. Это была не его вина, и мы со Стеллой прекрасно это понимали. Но страшная горечь потери пока ещё застилала мне гневом глаза, и, хотя я знала, что по отношению к нему это очень и очень несправедливо, я никак не могла собраться и вытолкнуть из себя эту жуткую боль, оставляя её «на потом», когда буду совсем одна, и, закрывшись «в своём углу», смогу дать волю горьким и очень тяжёлым слезам... А ещё я очень боялась, что незнакомец как-то почувствует моё «неприятие», и таким образом его освобождение потеряет ту важность и красоту победы над злом, во имя которой погибли мои друзья... Поэтому я постаралась из последних сил собраться и, как можно искреннее улыбаясь, ждала ответ на свой вопрос.

Биография

В декабре 1934 участвовал в расследовании убийства С. М. Кирова . Пытался противодействовать попыткам Н. И. Ежова и А. В. Косарева контролировать следствие (впоследствии, перебежав к японцам, заявит, что убийца Кирова Л. В. Николаев был психически больным человеком, а не участником террористической зиновьевской организации, на которую «выводило» следствие). Но тогдашние разногласия будущий нарком НКВД Люшкову не припоминал, напротив, держал его в своих фаворитах. Люшков пользовался расположением и наркома внутренних дел в 1934-1936 годах Г. Г. Ягоды : после возвращения из Ленинграда он готовит важнейшие приказы по НКВД и наиболее значимые докладные записки в ЦК партии (от имени Ягоды), используется для контроля за обстановкой в Секретно-Политическом отделе.

В 1935-1936 годах участвует в таких громких расследованиях, как «Кремлёвское дело» и дело «троцкистско-зиновьевского центра» (легшее в основу I Московского процесса). По завершении последнего назначается начальником УНКВД по Азово-Черноморскому краю (до 1937 года). Руководил развёртыванием большого террора в Черноморье. Входил в краевую тройку НКВД. В том числе с его санкции был арестован А. Г. Белобородов .

В начале июня 1937 года награждён Орденом Ленина .

Люшков предложил японцам план убийства Сталина. Они охотно за него ухватились. Как пишет японский исследователь Хияма, это была чуть ли не единственная серьёзно подготовленная попытка покушения на Сталина. По долгу службы на посту начальника отделения НКВД по Азово-Черноморскому краю Люшков нёс персональную ответственность за охрану вождя в Сочи . Он знал, что Сталин лечился в Мацесте . Расположение корпуса, где Сталин принимал ванны, порядок и систему охраны Люшков хорошо помнил, так как сам их разрабатывал. Люшков возглавил террористическую группу из русских эмигрантов, которую японцы в 1939 году перебросили к советско-турецкой границе. Однако в террористическую группу был внедрён советский агент и переход через границу сорвался.

Люшков Генрих Самойлович (1900, Одесса - 19.8.1945, Дайрен, Китай), один из руководителей органов государственной безопасности, комиссар государственной безопасности 3-го ранга (29.11.1935). Сын портного. Образование получил в Гуманитарно-общественном институте (1920).

Комиссар госбезопасности 3-го ранга. Б 1934-1936 п. - заместитель начальника секретно-политического отдела НКВД СССР. В период с 2 по 30 декабря находился в Ленинграде, где, по поручению Сталина, непосредственно участвовал в расследовании обстоятельств убийства С.М. Кирова. В 1937 - начале 1938 г. Люшков, в то время начальник Дальневосточного управления НКВД, по сталинскому заданию руководил арестами, расстрелами в крае (за один год было репрессировано 250 тысяч человек, из них 7 тысяч расстреляно), депортацией в Среднюю Азию около 200 тысяч корейцев. Как «самый лучший и достойный», он представлял Колыму в Верховном Совете СССР. Но не долго. В середине 1938 г. «два бандита высокого ранга» - Лев Мехлис и Михаил Фринов-ский - приехали «наводить порядок» среди местных чекистов. Люш-кову было предложено выехать в Москву. Политбюро якобы решило направить его на работу в центральный аппарат НКВД. Но опытный чекист понял, что означает это «повышение». В ночь с 12 на 13 июня, прихватив ценные документы, под видом инспекционной поездки (по должности он командовал и местными пограничными войсками) Люшков перешел границу с Маньчжоу-Го (Маньчжурии). В дальнейшем Люшков сотрудничал с японской разведкой, выдал им много секретной информации. Он был интернирован и посажен в харбинскую тюрьму. В августе 1945 г. отступавшие японцы расстреляли много знавшего перебежчика (Книжное обозрение. 1990. 26 окт. С. 6).

3 июля 1938 г. в интервью японской газете «Иомиури» Люшков заявил: «Я до последнего времени совершал большие преступления перед народом, так как я активно сотрудничал со Сталиным в проведении его политики обмана и терроризма. Я действительно предатель. Но я предатель только по отношению к Сталину... Таковы непосредственные причины моего побега из СССР, но этим дело не исчерпывается. Имеются и более важные и фундаментальные причины, которые побудили меня так действовать.

Это то, что я убежден в том, что ленинские принципы перестали быть основой политики партии. Я впервые почувствовал колебания со времени убийства Кирова Николаевым в конце 1934 г. Этот случай был фатальным для страны так же, как и для партии. Я был тогда в Ленинграде. Я не только непосредственно занимался расследованием убийства Кирова, но и активно принимал участие в публичных процессах и казнях, проводившихся после кировского дела под руководством Ежова. Я имел отношение к следующим делам:

1. Дело так называемого ленинградского террористического центра в начале 1935 г.

2. Дело террористического центра о заговоре против Сталина в Кремле в 1935 г.

3. Дело так называемого троцкистско-зиновьевского объединенного центра в августе 1936 г.

Перед всем миром я могу удостоверить с полной ответственностью, что все эти мнимые заговоры никогда не существовали и все они были преднамеренно сфабрикованы.

Николаев (убийца Кирова. - Сост.) безусловно не принадлежал к группе Зиновьева. Он был ненормальный человек, страдавший манией величия. Он решил погибнуть, чтобы войти в историю героем. Ото явствует из его дневника.

На процессе, проходившем в августе 1936 г., обвинения в том, что троцкисты через Ольберга были связаны с германским гестапо, обвинения против Зиновьева и Каменева в шпионаже, обвинения в том, что Зиновьев и Каменев были связаны с так называемым „правым центром" через Томского, Рыкова и Бухарина, - полностью сфабрикованы. Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Бухарин и многие другие были казнены как враги Сталина, противодействовавшие его разрушительной политике.

Сталин использовал благоприятную возможность, представившуюся в связи с делом Кирова, для того, чтобы избавиться от этих людей посредством фабрикации обширных антисталинских заговоров, шпионских процессов и террористических организаций.

Так Сталин избавлялся всеми мерами от политических противников и от тех, кто может стать ими в будущем. Дьвольские методы Сталина приводили к падению даже весьма искушенных и сильных людей. Его мероприятия породили много трагедий. Это происходило не только благодаря истерической подозрительности Сталина, но и на основе его твердой решимости избавиться от всех троцкистов и правых, которые являются политическими оппонентами Сталина и могут представить собой политическую опасность в будущем...» (Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. С. 183).

Чекист Генрих Люшков - самый высокопоставленный перебежчик в истории СССР

История предателя Генриха Люшкова известна куда меньше, чем подробности измены Олега Пеньковского или Александра Потеева. А ведь речь - о главном чекисте всего Дальнего Востока в 1937-1938 годах, который перебежал через границу на юге Приморья. Он располагал обширными данными о советской разведке и нанес огромный вред стране, которую предал.

Народный комиссар внутренних дел Николай Ежов во всеуслышание называл его «лучшим чекистом», ставил его в пример другим, под личным контролем Люшкова, к примеру, проходило расследование убийства Сергея Кирова. Работа же на Дальнем Востоке в те годы была особенно ответственным назначением: уже тогда существовала опасность войны с Японией…

Генрих Самойлович Люшков, комиссар государственной безопасности 3-го ранга (что соответствовало званию генерал-лейтенанта), конечно, был далеко не ординарной личностью. Пробиться наверх ему, сыну одесского еврея-портного, во многом помогла Гражданская война, в ходе которой он играл не последнюю роль в становлении советской власти на Украине. Однако участников тех событий было очень много, «наверх» же пробились считанные единицы. Несомненно, здесь сыграли свою роль упорство, трудолюбие и дотошность. Как уже говорилось, его очень ценил нарком Николай Ежов, переправляя шифровки Люшкова лично И. Сталину. Уже находясь на японской «службе», Люшков мог выдавать на-гора ежедневно около сорока страниц документов. Дотошность Люшкова выразилась и в том, что, готовясь к побегу, он не преминул захватить с собой не только кипу секретных документов, но и крупную денежную сумму. Это было несколько тысяч рублей и около семисот йен – немалые средства по тем временам, когда на четыре-пять йен в некоторых районах Японии можно было приобрести, например, корову.

Работоспособность перебежчика настолько восхитила японцев, что в своих мемуарах они называли Люшкова «великим человеком», который очень пригодился Японии «в дни испытаний». И в этом есть резон: бывший чекист сумел в 1945 году довольно точно предсказать дату начала боевых действий Советского Союза против Японии. Ну, а тех сведений, которые принес с собой этот перебежчик изначально, было столько, что японцам даже пришлось обратиться к своему союзнику, гитлеровской Германии для того, чтобы проверить хотя бы часть из них. Как настаивают в Токио, Берлин, «будучи хорошо осведомленным о положении дел в военных кругах СССР», подтвердил подлинность люшковской информации.

Еще Люшкова отличала крайняя жестокость. Методы, применявшиеся им в ходе допросов, поражали даже далеко не сентиментальных японцев.

Согласно воспоминаниям японских офицеров, «если на допросе захваченный агент (советский – А.Л.) медлил с ответом, то Люшков сразу тыкал ему в лицо нож, или плескал на него керосин, а затем чиркал спичкой и говорил допрашиваемому, что если тот не заговорит, пока спичка догорает в его пальцах, то он бросит эту горящую спичку ему на голову». Новые хозяева объясняли это тем, что Люшков был расстроен арестом своей семьи, которая осталась в Советском Союзе.

Также этот человек обладал поистине звериным чутьем, делавшим его ловким приспобленцем. Еще будучи чекистом, в своих депешах он верно предугадывал, кого можно сделать «козлом отпущения» в глазах высшего руководства страны. С подачи Люшкова под репрессии угодил его коллега Терентий Дерибас: якобы за участие «в шпионаже, сочувствие троцкизму и организацию ряда заговоров в НКВД и Красной Армии». Люшков успешно пережил уход в политическое небытие своего тезки и покровителя Генриха Ягоды, сумев втереться в доверие к новому наркому Николаю Ежову. Позже нарком поплатился не только своим постом, но и жизнью после бегства Люшкова к японцам…

Именно с подачи перебежчика все западные средства массовой начали тиражировать информацию о «Большом терроре», о небывалом количестве политзаключенных в сталинских лагерях. Как уверял бывший главный дальневосточный чекист, только в этом, отдельно взятом регионе, было арестовано 250 тысяч человек. При том, что население там в это время не превышало 1,5-2 миллионов.

С другой стороны, выросший на идеологии и жестокостях гражданской войны, он никак не мог освободиться от стереотипов мышления, свойственных красным командирам.

В октябре 1943 года в беседе с симпатизировавшим ему офицером японской разведки он говорил, что «нынешняя война для Японии может окончиться только поражением» и поэтому, согласно учению Ленина, должна произойти революция, в которой сам Люшков обязан сыграть решающую роль.

Чутье и опыт подсказало бывшему опытному работнику органов госбезопасности время, место и способ перехода на сторону врага. Что же стало причиной его предательства? Большинство историков главной называют внезапно появившееся предчувствие возможной гибели в преддверии предстоящих чисток уже в рядах самого НКВД.

Но есть факты, которые заставляют усомниться в этой версии. Умозаключения будут во многом строиться на предположениях, поскольку большая часть документов не рассекречена.

Японцы называют причиной побега сотрудничество Люшкова с… германской разведкой. По их версии, переход организовали немцы. Однако эта версия неправдоподобна, японцы попросту прячут концы в воду: поддерживать связь с немцами, находясь на Дальнем Востоке, в те времена было бы делом просто немыслимым. Так что, по-видимому, Люшков все же был японским агентом.

Итак, во второй половине тридцатых годов, когда дело полным ходом шло к прямому крупномасштабному вооруженному столкновению СССР и Японии, оба государства были кровно заинтересованы в получении информации о численности войск будущего противника, их дислокации, оперативных и мобилизационных планах и многом другом. Нашим противникам в этом смысле было легче: большим подспорьем было наличие на Дальнем Востоке обширной корейской диаспоры. Самураи, стремясь заставить работать на себя выходцев из Страны утренней свежести, особо не церемонились. Нередко, в случае отказа советских корейцев сотрудничать, их многочисленным родственникам, проживавшим тогда в оккупированной Корее, могла угрожать суровая расправа - вплоть до смертной казни. К подобным методам в Токио прибегали еще со времен русско-японской войны. Отмечу, правда, что определенную помощь от своих корейцев получала и наша контрразведка – именно благодаря им в годы русско-японской войны в Иркутске была, например, разоблачена диверсионная группа армии микадо.

К моменту назначения Люшкова на должность главного дальневосточного чекиста японцы, как говорится, вели себя «по-хозяйски». К примеру, в ночь с первого на второе марта 1937 года японский разведывательный отряд пробрался на советскую территорию в Благовещенском районе и проник в укрепрайон №508, носивший кодовое название «Синица». Там самураи, взяв образцы бетона, основного стройматериала оборонительного сооружения, благополучно ретировались на свою территорию. Понятно: не будь у разведчиков предварительной информации о самом объекте, режиме его охраны и путях выдвижения, их бы ждал провал. А такие сведения могла предоставить лишь развитая агентурная сеть.

Одним из «подвигов» Люшкова практически сразу после его прибытия на Дальний Восток стало проведение осенью 1937 года масштабной компании по переселению лиц корейской национальности в степи и пустыни Центральной Азии.

В своих шифровках в Москву он упирал на необходимость выселения всех корейцев. Одновременно указывал, где стоит нанести главный удар по центру японского шпионажа в Дальневосточном крае – в городе Ворошилов, ныне Уссурийск. Этот пограничный населенный пункт тогда и сейчас был одним из мест компактного проживания корейской диаспоры.

К сожалению, у большей части наших сограждан утвердилось мнение о том, что принятые меры возымели должный эффект – у японских разведчиков, мол, пропала возможность раствориться в среде «азиатов». Это не так: на Дальнем Востоке осталась большая часть аборигенных народов, не полностью были выселены и китайцы. О том, насколько прочно сумела укорениться японская разведка на краю земли российской, можно судить хотя бы по тому факту, что в 1942 году ее агенты смогли зафиксировать пребывание Ким Ир Сена в одной из диверсионных школ в окрестностях столицы Приморья. Впрочем, будущий вождь корейского народа был тогда еще ничем не знаменит…

Может быть, убирая корейцев с Дальнего Востока, Люшков преследовал иную цель? Но какую? Отправной точкой для логических построений может послужить малоизвестный эпизод. В первой половине 1938 года произошла, по оценке начальника штаба Дальневосточным фронтом Григория Штерна, «темная и подозрительная» история в Гродековском укрепрайоне, что на полпути от Владивостока к озеру Ханка. Тогда военнослужащий срочной службы исчез в ходе пограничного инцидента со стрельбой. Следствие по делу вел Люшков, который оперативно «установил» причастность к происшествию «трех бывших белогвардейцев» - кто бы сомневался. Однако Г. Штерн в разговоре со своим начальником, знаменитым маршалом Василием Блюхером, настаивал на том, что «вина лежит на людях Люшкова».

Правота была на стороне опытного военного Г. Штерна. А попытка Люшкова взвалить всю вину на наверняка непричастных к этому делу людей - лишь попытка сбить с толку начальство. После этого он стал слать новые запросы на продолжение репрессий, в том числе против своих же коллег-чекистов.

Сильно все это напоминает заметание следов.

Предположу, что Люшков, пользуясь своим правом встречи с внештатными сотрудниками с глазу на глаз, просто инициативно вышел на японскую разведку и предложил свои услуги.

Именно это и объясняет практически беспрепятственный его переход – в условиях крайне напряженной обстановки на советско-маньчжурской границе. Японский пограничник, завидев приближающегося с нашей стороны границы человека, должен был после оклика стрелять. Однако Люшков, не зная японского, каким-то образом не только смог подойти к нему, но и предъявить документы. Вот оно, косвенное доказательство того, что японцам было заранее известно, когда и где перейдет границу предатель. Не совсем понятно, каким образом Люшков, согласно утверждениям японцев, принес с собой набитый секретными документами чемодан. Ведь не мог же он тащить его в сопровождении наших военнослужащих? Скорее всего, многочисленные секретные документы были переданы Люшковым постепенно еще на советской территории, в ходе встреч с японскими агентами.

Однако он отнюдь не собирался останавливаться на сотрудничестве со своими новыми хозяевами. Уже находясь на территории Японии, Люшков сумел выйти на американцев и - согласно многочисленным утверждениями - предложил им издать мемуары, которые напишет. Значит, усиленно охраняли его лишь на первых порах: нахождение под плотной опекой приютивших тебя спецслужб не подразумевает несанкционированных контактов с другими.

Есть и вопрос о том, как и когда умер бывший чекист. Существует три широко распространенные версии. Люшков попал в плен во время наступления советских войск и был расстрелян. С ним, как с человеком, который очень много знал, расправились сами японцы. И третья - он уцелел и затаился.

Большая часть японских, а вслед за ними и наших авторов заявляют о том, что его убрали примерно 18-19 августа 1945 года в Дайрене - наш бывший порт Дальний - сами японцы, боясь, что он попадет в руки врага. Однако зачем? У его хозяев не было причин убивать Люшкова, ну, попадет к советским, они и решат его судьбу. Допустили же самураи арест атамана Семенова, человека, знавшего о японских спецслужбах намного больше, чем Люшков, к тому же занимавшегося формированием отрядов для борьбы с Советской властью. Да и сами показания предполагаемого убийцы Люшкова были сделаны в советском плену - скорее всего, чтобы набить себе цену. Офицер, якобы убивший Люшкова, показал, что выстрелил в гостинице. При этом никто даже не обратил внимания на звук выстрела… Не зря, наверно, часть японских источников и выражает сомнение в правдоподобности этой версии.

Гораздо логичней выглядит предположение о переезде Люшкова в США. Американцам он был нужен как специалист по японским спецслужбам, работавший на советском участке, который для США становился главным после разгрома гитлеровской Германии. В Америку перебралось немало отъявленных нацистских преступников – почему же было не «прихватить» и бывшего чекиста.

В начале 2000-х годов были преданы огласке американские документы, из них следует, что в августе 1945 года Генрих Люшков укрылся на одной из конспиративных квартир разведки США в Японии, месяцем позже его вывезли, «выправили» ему новые документы и поселили на Западном побережье: в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе. «Гостеприимство» новых хозяев следовало отрабатывать.

«Лучшего чекиста» привлекли к работе в качестве консультанта Центрального разведывательного управления и государственного департамента США по проблемам Дальнего Востока и внешней политики СССР.

Он даже написал несколько монографий «для служебного пользования», в которых рассказал историю советской разведки. Из рассекреченных документов известно, что умер он в 1968 году.

Специально для Столетия