Белая гвардия брифли. «Белая гвардия

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Страшный 1918 г. Умерла мать Алексея, Елены и Ни-колки. Алексей Васильевич Турбин — молодой врач, 28 лет. Его сестра Елена замужем за капитаном Тальбергом, а Николке — семнадцать с половиной лет. Старший Турбин раз-говаривает о жизни со священником Александром, кото-рый читает ему книгу Откровений, описания апокалипсиса.

Елена ждет своего мужа, но появляется Виктор Мыш-лаевский. Он рассказывает о беспорядках в городе, о появ-лении Петлюры. Приезжает Тальберг, предлагает бежать, уезжает. Елена отлично его знала. Он был первым из членов революционного военного комитета. Затем после цепи зна-менательных событий он называет все происходящее опере-ткой. Елена остается в городе, Тальберг уезжает.

Василий Иванович Лисович (Василиса) вскрывает свои тайники.

В гостях у Турбиных подпоручик Степанов, он же Ка-рась. Он, Шервинский, Турбин разговаривают о смерти им-ператора. Елена переживает разлуку с мужем.

Почти все дома оккупированы новой властью — боль-шевиками. Большевиков все ругали и боялись, ненавидели их. В городе были офицеры с бывшего фронта и юнкера. Из-бирают гетмана. Город стоит между двумя силами — немца-ми и большевиками.

Появляется третья сила. С Лысой Горы спускается вой-ско Петлюры. «Петлюра, Петлюра — запрыгало со стен. Го-род застыл в незнании».

Мышлаевский и Турбин поступают в распоряжение полковника. Мышлаевский подготавливает юнкеров Алексеевского училища. Немцы в городе поддерживают комен-дантский час.

Полковник Малышев предлагает всему составу своей армии скрыться. Его хотят арестовать, но он говорит о пре-дательстве гетмана. Юнкера и офицеры расходятся.

Полковник петлюровской армии Козырь-Ляшко повел войско на город, с другой стороны туда же продвигается полковник Торопец. Юнкера выступают против полковни-ка Болоботуна. Шполянский отрицает и Петлюру, и гетма-на. Он проводит ночь с Юлией, а через 2 дня вместе с меха-ником и Щуром способствует поломке машин. После этого они исчезают из поля зрения гетманских капитанов.

Полковник Най-Турс давит на генерала и получает одежду на свое подразделение. Най-Турс ведет юнкеров в бой, и Николка Турбин с командой идет к нему на по-мощь.

Алексей Турбин попадает в городскую неразбериху, встречается с Малышевым. После того как они узнают о за-хвате города Петлюрой, срывают с себя погоны, жгут их вместе с документами. Оба пытаются бежать.

Най-Турс также предлагает единственный путь к спа-сению молодых юнкеров — побег. Его ранят, он умирает на руках у Николки. Николка забирает кольт Най-Турса и бежит домой. Все ворота заперты, Николка добирается до дома окольными путями.

В доме Турбиных все переживают за Алексея. Он не вернулся, и домашние предполагают самое страшное — смерть. Приходит Лариосик, вместе с ним — раненый Алек-сей. Елена вызывает доктора.

Лариосик дает Елене деньги. Ему чрезвычайно нра-вятся Турбины, и чтобы показать это в действии, он помо-гает им обустраивать жилище. У Турбина-старшего тем-пература, и он, будучи доктором, сам ставит себе диагноз. Турбин забывается в бреду, Елена очень беспокоится за брата.

Лариосик и Николка решили спрятать коробку с нага-ном Най-Турса и погонами Николки и Алексея за окном, на шпагате.

Ванда, жена Лисовича, забегала к Турбиным, ей сказа-ли, что у Алексея тиф. Турбин лежит в бреду. Он был ранен петлюровцами. Его спасла женщина, которая оказывает ему помощь в обработке ран. Они знакомятся, он узнает, что ее зовут Юлия Александровна Рейс. Она замужем, но одинока. Утром она отвозит его домой.

В дом Турбиных возвращается Мышлаевский. Он, Шер-винский, Карась, Лариосик играют в карты. Но к ним в ком-нату врывается Лисович — с безумными глазами, ужасный.

Василиса рассказывает свою историю. Был обычный ве-чер, он с женой прятал деньги и ценные бумаги под стол.

Неожиданно к ним пришли трое с обыском, они искали тай-ники, и в доме воцарился хаос. Отнимают все — ботинки, ценные бумаги, затем требуют расписку, что все это он от-дал сам. После такого мародерства Василиса долго не может прийти в себя и бросается к офицерам за поддержкой. Материал с сайта

После рассказа Василисы Николка обнаруживает про-пажу револьвера. Мышлаевский, Николка, Лариосик зако-лачивают чердак, Василиса обнаруживает живейший инте-рес к происходящему. Все вместе садятся ужинать, Ванда накрывает шикарный стол.

В соборе Софии собирается крестный ход на Москву. На площади перед собором происходит парад Петлюры. Никто из присутствующих на площади точно не знает, где Петлю-ра, что он делает, в России ли он.

Николка ищет дом Най-Турса, сообщает неприятное из-вестие матери полковника. Ирина, сестра Най-Турса, едет с ним на поиски трупа. Поиски венчаются успехом, Най- Турса с венцом на голове хоронят в часовне, по обычаю.

Турбин медленно умирает. Елена обращается с мо-литвой к Богу, к Богоматери-заступнице. Алексей вы-жил, возобновил врачебную практику на дому. К нему приходит человек, который болеет венерическим заболе-ванием, и повторяет те же слова из Священного Писания, которые когда-то говорил Алексею отец Александр: «Тре-тий ангел вылил чашу крови в источники вод, и сдела-лась кровь».

Турбин приходит к своей спасительнице Рейс и дарит ей браслет. По дороге от нее он встречается с Николкой. В доме Турбиных все вместе обедали — и Мышлаевский, и Карась, и Шервинский. Василиса приносит Елене письмо, в кото-ром говорится о новой женитьбе Тальберга. Гайдамакская армия исчезает, и только труп еврея в черном пальто гово-рит о реальности Петлюры и всего случившегося. Сонная дрема прошла над городом, и на станции обозначился бро-непоезд «Пролетарий». Петьке Щеглову, маленькому маль-чику, снится сон об алмазном шаре. Так легко детям видеть хорошие, добрые сны.

Все проходит, и страдания, и муки. Остаются только звезды!

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

• козырь ляшко полковник петлюры
• козырь ляшко
• полковник козырь ляшко биография
• мышлаевский характеристика
• полковник козырь-ляшко

Действие романа происходит зимой 1918/19 г. в некоем Городе, в котором явно угадывается Киев. Город занят немецкими оккупационными войсками, у власти стоит гетман «всея Украины». Однако со дня на день в Город может войти армия Петлюры - бои идут уже в двенадцати километрах от Города. Город живет странной, неестественной жизнью: он полон приезжих из Москвы и Петербурга - банкиров, дельцов, журналистов, адвокатов, поэтов, - которые устремились туда с момента избрания гетмана, с весны 1918 г.

В столовой дома Турбиных за ужином Алексей Турбин, врач, его младший брат Николка, унтер-офицер, их сестра Елена и друзья семьи - поручик Мышлаевский, подпоручик Степанов по прозвищу Карась и поручик Шервинский, адъютант в штабе князя Белорукова, командующего всеми военными силами Украины, - взволнованно обсуждают судьбу любимого ими Города. Старший Турбин считает, что во всём виноват гетман со своей украинизацией: вплоть до самого последнего момента он не допускал формирования русской армии, а если бы это произошло вовремя - была бы сформирована отборная армия из юнкеров, студентов, гимназистов и офицеров, которых здесь тысячи, и не только отстояли бы Город, но Петлюры духу бы не было в Малороссии, мало того - пошли бы на Москву и Россию бы спасли.

Муж Елены, капитан генерального штаба Сергей Иванович Тальберг, объявляет жене о том, что немцы оставляют Город и его, Тальберга, берут в отправляющийся сегодня ночью штабной поезд. Тальберг уверен, что не пройдёт и трёх месяцев, как он вернётся в Город с армией Деникина, формирующейся сейчас на Дону. А пока он не может взять Елену в неизвестность, и ей придётся остаться в Городе.

Для защиты от наступающих войск Петлюры в Городе начинается формирование русских военных соединений. Карась, Мышлаевский и Алексей Турбин являются к командиру формирующегося мортирного дивизиона полковнику Малышеву и поступают на службу: Карась и Мышлаевский - в качестве офицеров, Турбин - в качестве дивизионного врача. Однако на следующую ночь - с 13 на 14 декабря - гетман и генерал Белоруков бегут из Города в германском поезде, и полковник Малышев распускает только что сформированный дивизион: защищать ему некого, законной власти в Городе не существует.

Полковник Най-Турс к 10 декабря заканчивает формирование второго отдела первой дружины. Считая ведение войны без зимней экипировки солдат невозможным, полковник Най-Турс, угрожая кольтом начальнику отдела снабжения, получает для своих ста пятидесяти юнкеров валенки и папахи. Утром 14 декабря Петлюра атакует Город; Най-Турс получает приказ охранять Политехническое шоссе и, в случае появления неприятеля, принять бой. Най-Турс, вступив в бой с передовыми отрядами противника, посылает троих юнкеров узнать, где гетманские части. Посланные возвращаются с сообщением, что частей нет нигде, в тылу - пулеметная стрельба, а неприятельская конница входит в Город. Най понимает, что они оказались в западне.

Часом раньше Николай Турбин, ефрейтор третьего отдела первой пехотной дружины, получает приказ вести команду по маршруту. Прибыв в назначенное место, Николка с ужасом видит бегущих юнкеров и слышит команду полковника Най-Турса, приказывающего всем юнкерам - и своим, и из команды Николки - срывать погоны, кокарды, бросать оружие, рвать документы, бежать и прятаться. Сам же полковник прикрывает отход юнкеров. На глазах Николки смертельно раненный полковник умирает. Потрясённый Николка, оставив Най-Турса, дворами и переулками пробирается к дому.

Тем временем Алексей, которому не сообщили о роспуске дивизиона, явившись, как ему было приказано, к двум часам, находит пустое здание с брошенными орудиями. Отыскав полковника Малышева, он получает объяснение происходящему: Город взят войсками Петлюры. Алексей, сорвав погоны, отправляется домой, но наталкивается на петлюровских солдат, которые, узнав в нем офицера (в спешке он забыл сорвать кокарду с папахи), преследуют его. Раненного в руку Алексея укрывает у себя в доме незнакомая ему женщина по имени Юлия Рейсе. На следующий день, переодев Алексея в штатское платье, Юлия на извозчике отвозит его домой. Одновременно с Алексеем к Турбиным приезжает из Житомира двоюродный брат Тальберга Ларион, переживший личную драму: от него ушла жена. Лариону очень нравится в доме Турбиных, и все Турбины находят его очень симпатичным.

Василий Иванович Лисович по прозвищу Василиса, хозяин дома, в котором живут Турбины, занимает в том же доме первый этаж, тогда как Турбины живут во втором. Накануне того дня, когда Петлюра вошел в Город, Василиса сооружает тайник, в котором прячет деньги и драгоценности. Однако сквозь щель в неплотно занавешенном окне за действиями Василисы наблюдает неизвестный. На следующий день к Василисе приходят трое вооруженных людей с ордером на обыск. Первым делом они вскрывают тайник, а затем забирают часы, костюм и ботинки Василисы. После ухода «гостей» Василиса с женой догадываются, что это были бандиты. Василиса бежит к Турбиным, и для защиты от возможного нового нападения к ним направляется Карась. Обычно скуповатая Ванда Михайловна, жена Василисы, тут не скупится: на столе и коньяк, и телятина, и маринованные грибочки. Счастливый Карась дремлет, слушая жалобные речи Василисы.

Спустя три дня Николка, узнав адрес семьи Най-Турса, отправляется к родным полковника. Он сообщает матери и сестре Ная подробности его гибели. Вместе с сестрой полковника Ириной Николка находит в морге тело Най-Турса, и в ту же ночь в часовне при анатомическом театре Най-Турса отпевают.

Через несколько дней рана Алексея воспаляется, а кроме того, у него сыпной тиф: высокая температура, бред. По заключению консилиума, больной безнадёжен; 22 декабря начинается агония. Елена запирается в спальне и страстно молится Пресвятой Богородице, умоляя спасти брата от смерти. «Пусть Сергей не возвращается, - шепчет она, - но этого смертью не карай». К изумлению дежурившего при нем врача, Алексей приходит в сознание - кризис миновал.

Спустя полтора месяца окончательно выздоровевший Алексей отправляется к Юлии Рейсе, спасшей его от смерти, и дарит ей браслет своей покойной матери. Алексей просит у Юлии разрешения бывать у неё. Уйдя от Юлии, он встречает Николку, возвращающегося от Ирины Най-Турс.

Елена получает письмо от подруги из Варшавы, в котором та сообщает ей о предстоящей женитьбе Тальберга на их общей знакомой. Елена, рыдая, вспоминает свою молитву.

В ночь со 2 на 3 февраля начинается выход петлюровских войск из Города. Слышен грохот орудий большевиков, подошедших к Городу.

Роман «Белая гвардия» Михаила Булгакова – первое произведение автора в этом жанре. Произведение было написано в 1923 году, а опубликовано в 1925. Книга написана в традициях реалистической литературы XIX века. Читать краткое содержание «Белой гвардии» по главам и по частям будет полезно тем, кто хочет вспомнить события романа перед уроком литературы. Также краткое изложение книги пригодится для читательского дневника.

Главные герои

Алексей Турбин – военный врач, 28 лет. прошел Первую Мировую войну.

Николка Турбин – младший брат Алексея, 17 лет.

Елена Тальберг , в девичестве Турбина – сестра Алексея и Николки, 24 лет.

Другие персонажи

Сергей Тальберг – муж Елены. Бросает жену в Киеве, а сам вместе с немцами бежит из страны в Германию.

Лисович (Василиса) – хозяин дома, в котором живут Турбины.

Най-Турс – полковник. В его отряде сражается с петлюровцами Николка Турбин.

Виктор Мышлаевский – старинный друг Турбиных.

Леонид Шервинский и Федор Степанов (Карась) – друзья Алексея Турбина по гимназии.

Полковник Малышев – командир мортирного дивизиона, в котором служит Карась, и в который поступили на службу Мышлаевский и Алексей Турбин.

Козырь-Лешко – петлюровский полковник.

Ларион Суржанский (Лариосик) – племянник Тальберга из Житомира.

Часть первая

Глава 1

Действие разворачивается в Киеве, в декабре 1918-го года во время революции. Интеллигентная семья Турбиных – два брата и сестра – живут в доме доме № 13 по Алексеевскому спуску. Двадцативосьмилетний Алексей Турбин, молодой врач, уже успел пройти Первую Мировую войну. Его младшему брату Николке всего семнадцать с половиной лет, а сестре Елене – двадцать четыре года. Сестра замужем за штабным капитаном Сергеем Тальбергом.

В этом году умерла мать Турбиных, перед смертью она пожелала детям одного: «Живите!» Но революция, как и метель в этом страшном году, лишь нарастает и, кажется, что ей не будет конца. Видимо, придется Турбиным не жить, а умереть. Cвященник отец Александр, который отпевал покойную мать, советует Алексею Турбину не впадать в грех уныния, но предостерегает, что дальше будет все только хуже.

Глава 2

В декабрьский вечер вся Турбиных собирается у жарко натопленной печи, на изразцах которой они всю жизнь оставляли памятные рисунки. Алексей с Николкой распевают юнкерские песни, но Елена не разделяет их задора: она ждет мужа домой, тревожится за него. Раздается звонок в дверь. Но это пришел не Тальберг, а Виктор Мышлаевский, старинный друг семьи Турбиных.

Он рассказывает страшное: 40 человек его отряда оставили в оцеплении и обещали сменить через шесть часов, а сменили через сутки. Сутки его люди не могли разжечь даже костер, чтобы согреться, поэтому два человека замерзли намертво. Мышлаевский ругает полковника Щеткина из штаба самыми последними словами. Турбины отогревают Мышлаевского.

В дверь снова позвонили. На этот раз это был муж Елены Тальберг, но он пришел не насовсем, он пришел собрать свои вещи, потому что власть гетмана Скоропадского, посаженного немцами, зашаталась, к Киеву со стороны Белой церкви приближаются войска Петлюры – социалиста и украинского националиста, поэтому немцы покидают город и он, Тальберг, уходит с ними. В час ночи в Германию отправляется поезд генерала фон Буссова. Тальберг говорит, что не может взять с собой Елену «на скитания и неизвестность» . Елена плачет, а Тальберг обещает жене вернуться в Киев с войсками Деникина.

Глава 3

Инженер Василий Лисович, прозванный Василисой за хитрый, почти женский характер – сосед Турбиных снизу. Он занавесил окно белой простыней, чтобы никто с улицы не увидел, куда он прячет деньги. Но именно белая простыня на окне и привлекла внимание прохожего. Он залез на дерево и в щель между окном и простыней подсмотрел, что инженер спрятал деньги в тайник внутри стены. Лисович засыпает. Ему снятся воры. Он просыпается от какого-то шума.

Наверху, у Турбиных, шумно. К ним пришли гости: друзья Алексея по гимназии – поручик Леонид Шервинский и подпоручик Федор Степанов по кличке Карась. У Турбиных застолье, они выпивают водку и вино, которое принесли с собой гости. Все пьянеют, особенно плохо становится Мышлаевскому, его отпаивают лекарствами. Карась агитирует всех, кто хочет защищать Киев от Петлюры, поступать в формируемый мортирный дивизион, где отличный командир – полковник Малышев. Влюбленный в Елену Шервинский очень рад отъезду Тальберга. Все ложатся спать ближе к рассвету. Елена опять плачет, так как понимает, что муж за ней не вернется никогда.

Глава 4

В Киев прибывает все больше и больше состоятельных людей, которые бегут от революции из России, где теперь правят большевики. Среди беженцев оказались не только офицеры, которые прошли Первую мировую, как и Алексей Турбин, но и помещики, купцы, заводчики, множество чиновников. Они ютились со своими женами, детьми и любовницами в крохотных квартирках и скромных гостиничных номерах, но, при этом, швырялись деньгами на бесконечные кутежи.

Немногие офицеры поступают на службу в гетманский конвой, но остальные слоняются без дела. В Киева закрывают четыре юнкерских училища, кадетам не удается закончить курс. среди них оказался и Николка Турбин. В Киеве все спокойно, благодаря немцам, но из деревень приходят вести о том, что крестьяне продолжают грабежи, что грядет период хаоса и беззакония.

Глава 5

В Киеве становится все тревожнее. Весной сначала взорвали склад со снарядами, а потом эсеры убили командующего немецкой армии фельдмаршала Эйхгорна. Выходит на свободу из гетманской тюрьмы Симон Петлюра, который стремится возглавить бунтующих крестьян. А крестьянский бунт опасен тем, что мужики вернулись с фронтов Первой Мировой с оружием.

Алексею снится сон, в котором он встречает у врат Рая ротмистра Жилина с эскадроном гусар, которые погибли в 1916 году на Виленском направлении. Жилин говорил Турбину, что апостол Петр пустил в Рай весь отряд, даже баб запустил, которых гусары прихватили по дороге. И говорил Жилин, что видел в Раю хоромы, которые были расписаны красными звездами. «А это, – говорит апостол Петр, – для большевиков, с Перекопу которые» . Жилин удивился тому, что в Рай пускают безбожников. Но получил ответ, что всевышнему все равно: верующие люди или нет, что для Бога все они одинаковые, «в поле брани убиенные» . Турбин и сам хотел попасть в Рай, пытался пройти через ворота, но проснулся.

Глава 6

В бывшем магазине мадам Анжу «Парижский шик» , что находился в самом центре Киева на Театральной улице теперь проходит “Запись добровольцев в Мортирный Дивизион” . Утром еще пьяный с ночи Карась, который уже состоит в дивизионе приводит туда Алексея Турбина и Мышлаевского.

Полковник Малышев, командир дивизиона, очень рад видеть в своих рядах единомышленников, которые, как и он, ненавидят Керенского. К тому же, Мышлаевский – опытный артиллерист, а Турбин – доктор, поэтому их сразу же записывают в дивизион. Уже через час они должны быть на плацу Александровской гимназии. Алексей успевает за час забежать домой и переодеться. Он очень рад вновь надеть военную форму, к которой Елена пришила новые погоны. По дороге на плац Турбин видит толпу людей, которые несут несколько гробов. Оказалось, что петлюровцы ночью в деревне Попелюхе перебили весь офицерский состав, выкололи им глаза и вырезали на плечах погоны.

Полковник Малышев осматривает добровольцев и распускает свою дивизию до завтрашнего дня.

Глава 7

В эту ночь гетман Скоропадский спешно покинул Киев. Его переодели в немецкую форму и туго забинтовали голову, чтобы никто не смог узнать гетмана. Его уводят из столицы по документам майора Шратта, который, по легенде, ранил себя в голову случайно, когда разряжал револьвер.

Утром полковник Малышев сообщает собравшимся добровольцам о роспуске мортирного дивизиона. Он приказывает «всему дивизиону, за исключение господ офицеров и тех юнкеров, которые сегодня ночью несли караулы, немедленно разойтись по домам!» После этих слов толпа заволновалась. Мышлаевский говорит о том, что они должны защищать гетмана, но полковник сообщает всем, что гетман позорно бежал, бросив их всех на произвол судьбы, что защищать им некого. С тем офицеры и юнкера расходятся.

Часть 2

Глава 8

Утром петлюровский полковник Козырь-Лешко из деревни Попелюхи направляет свои войска к Киеву. Другой петлюровский полковник – Торопец – придумал план окружить Киев и начать наступление со стороны Куреневки: при помощи артиллерии отвлечь защитников города и устроить главную атаку с юга и в центре.

Руководит этими полковниками полковник Щеткин, который тайно бросает свои войска в снежном поле и уезжает в гости к некоей полной блондинке в богатую квартиру, где пьет кофе и ложится спать.

Еще один петлюровский полковник, отличающийся нетерпеливым нравом – Болботун – нарушает план Торобца и врывается со своей конницей в Киев. Он удивлен, что не встретил никакого сопротивления. лишь у Николаевского училища его обстреляли из единственного пулемета тридцать юнкеров и четыре офицера. Сотник Болботуна Галаньба рубит шашкой случайного прохожего, которым оказался Яков Фельдман, поставщик броневых частей гетмана.

Глава 9

На помощь юнкерам приезжает броневик. Болботун уже потерял, благодаря юнкерам, семерых казаков убитыми и девятерых – ранеными, но ему удается значительно приблизиться к центру города. На углу улицы Московской путь Болботуну перекрывает броневик. Упоминается, что всего в броневом дивизионе гетмана находится четыре машины. Вторым броневиком назначен командовать известный в городе литератор Михаил Шполянский. С тех пор, как он поступил на службу, с машинами начало твориться неладное: броневики ломаются, наводчики и водители внезапно куда-то пропадают. Но даже одной машины достаточно, чтобы остановить петлюровцев.

У Шполянского имеется завистник – сын библиотекаря – Русаков, больной сифилисом. когда-то Шполянский помог Русакову напечатать атеистическое стихотворение. Теперь же Русаков раскаивается, он плюет на свое произведение и считает, что сифилис – это наказание за атеизм. Он слезно молит Бога о прощении.

Шполянский и водитель Щур отправляются в разведку и не возвращаются. Исчезает также Плешко, командир броневого дивизиона.

Глава 10

Гусарский полковник Най-Турс – талантливый полководец – заканчивает формирование второго отдела дружины. Снабжения нет. Его юнкера раздеты. Най-Турс выбивает у штабного генерала Макушина валенки на всех юнкеров.

Утром 14 декабря Петлюра атакует Киев.Из штаба пришел приказ: Най должен охранять со своими юнкерами Политехническое шоссе. Там он вступил с бой с петлюровцами. Силы были неравны, поэтому Най посылает трех юнкеров разузнать, когда придет подмога других гетманских частей, еще необходим транспорт для эвакуации раненых. Спустя время юнкера докладывают, что подмоги не будет. Най понимает, что он и его юнкера оказались в ловушке.

Тем временем в казарме на Львовской улице третий отдел пехотной дружины из двадцати восьми юнкеров ожидает приказа. Поскольку все офицеры уехали в штаб, старшим в отряде оказывается ефрейтор Николай Турбин. Зазвонил телефон, и поступил приказ выдвигаться на позиции. Николка ведет свой отряд в указанное место.

Алексей Турбин приходит к двум часам дня к бывшему магазину парижской моды, где видит Малышева, который сжигает бумаги. Малышев советует Турбину сжечь погоны и уходить через черный ход. Турбин последовал его совету только ночью.

Глава 11

Петлюра берет город. Полковник Най-Турс героически погибает, прикрывая отход юнкеров, которым он велит срывать погоны и кокарды. Николка Турбин, оставшийся рядом с Най-Турсом видит его смерть, и потом убегает сам, скрываясь дворами. Через Подол он возвращается домой и застает там плачущую Елену: Алексей еще не вернулся. К ночи Николке удается уснуть, но он просыпается, когда слышит голос незнакомца: «Она была с любовником на том самом диване, на котором я читал ей стихи. А я после векселей на семьдесят пять тысяч подписал не задумываясь, как джентльмен… И, представьте, совпадение: я прибыл сюда одновременно с вашим братом». Услышав про брата, Николка вскакивает с кровати и мчится в гостиную. Алексея ранили в руку. Началось воспаление, но в госпиталь его вести нельзя, потому что там его могут найти петлюровцы. К счастью, ни кости, ни крупные сосуды не задеты.

Часть третья

Глава 12

Незнакомцем оказался Ларион Суржанский, которого все зовут Лариосик. Он племянник Тальберга из Житомира. Он уехал из города погостить к родне, потому что ему изменила жена. Лариосик добр и неуклюж, любит канареек. Ему у Турбиных уютно и радостно. Он привез с собой внушительную пачку денег, поэтому Турбины охотно прощают ему разбитый сервиз.

У Алексея начинается жар. Ему вызывают врача и укол морфия облегчает его страдания. Всем соседям Турбины говорят, что у Алексея тиф, скрывают его ранение. Николка же сдирает с печи все надписи, которые свидетельствуют, что в доме живут офицеры.

Глава 13

Алексей Турбин получил ранение, потому что решил, выбежав из магазина парижской моды, не идти сразу домой, а посмотреть, что творится в центре Киева. На Владимирской улице он наткнулся на петлюровцев, которые сразу признали в нем офицера, потому что Турбин, хоть и сорвал погоны, но забыл снять кокарду. «Да то ж офицер! Трымай офицера!» – кричат они. Петлюровцы ранили Турбина в плечо. Алексей достал револьвер и выпустил шесть пуль в петлюровцев, оставив седьмую себе, чтобы не попасть в плен и избежать пыток. Затем он побежал дворами. В каком-то дворе он оказался в тупике, обессиленный потерей крови. Незнакомая женщина, по имени Юлия, что жила в одном из домов, спрятала Турбина у себя, выбросила его окровавленную одежду, промыла и перевязала его рану, а сутки спустя привела его домой, на Алексеевский спуск.

Глава 14

У Алексея, действительно, обнаруживается тиф, о котором говорили Турбины, чтобы скрыть его ранение. В квартире на Алексеевском спуске по очереди появляются Мышлаевский, Шервинский и Карась. Они остаются у Турбиных, и всю ночь напролет играют в карты. Внезапный звонок в дверь заставляет всех нервничать, но то лишь почтальон, который принес запоздалую телеграмму о приезде Лариосика. Едва все успокаиваются, как в дверь заколотили. Открыв дверь, Мышлаевский буквально поймал на руки Лисовича, соседа Турбиных снизу.

Глава 15

Оказывается, тем вечером в дверь Лисовича также позвонили. Он не хотел открывать, но ему пригрозили, что начнут стрелять. Тогда Лисович впустил в квартиру трех мужчин, вооруженных револьверами. Они произвели обыск его квартиры «по приказу» , предъявив Лисовичу какую-то бумагу с нечеткой печатью, якобы в подтверждение своих слов. Незваные гости быстро находят тайник в стене, в котором Лисович прятал деньги. Они забирают у Василисы все, вплоть до одежды и обуви, а потом требуют, чтобы он написал расписку в том, что все вещи и деньги отдал добровольного Кирпатому и Немоляке. Затем грабители ушли, а Василиса бросился к Турбиным.

Мышлаевский советует Лисовичу никуда не жаловаться и радоваться, что он остался жив. Николка решил проверить, на месте ли подвешенные за окном револьверы, но ящика там не оказалось. Грабители забрали и его и, возможно, именно этим оружием и грозили Василисе и его жене. Турбины намертво забивают щель между домами, через которую влезли грабители.

Глава 16

На следующий день, после молебна в Софиевском соборе, в Киеве начался парад. Образовалась давка. В этой давке какой-то оратор из большевиков вскарабкался на фонтан и говорил речь. Толпа людей не сразу поняла, за что агитирует большевик-революционер, а петлюровцы, напротив – все поняли и хотели арестовать оратора. Но вместо большевика Щур и Шполянский сдают петлюровцам украинского националиста, которого ложно обвиняют в воровстве. Толпа начинает бить «вора» , и большевику удается сбежать. Карась и Шервинский восхищаются смелостью большевиков.

Глава 17

Николка никак не может набраться решимости, чтобы сообщить близким полковника Най-Турса о его гибели. наконец, он принимает решение и идет по нужному адресу. Дверь квартиры ему открывает женщина в пенсне. помимо нее, в квартире находятся еще две дамы: пожилая и молодая, очень похожая внешне на Най-Турса. Николке ничего не пришлось говорить, потому что мать полковника все поняла по его лицу. Николка решает помочь сестре полковника, Ирине, забрать тело брата из морга анатомического театра. Най-Турса хоронят, как полагается. Семья полковника очень благодарна Николке.

Глава 18

22 декабря Алексею Турбину становится совсем худо. Он уже не приходит в себя. Три врача, собрав консилиум, выносят беспощадный вердикт. Елена в слезах начинает молиться о том, чтобы Алексей пришел в себя. Мать их умерла, муж Елену бросил. Как же она сможет выжить вдвоем с Николкой без Алексея? Ее молитва была услышана. Алексей пришел в себя.

Глава 19

В феврале 19919 года власти Петлюры приходит конец. Алексей выздоравливает и уже может передвигаться по квартире, правда, с палочкой. Он снова начинает врачебную практику и принимает пациентов на дому.

К нему на прием приходит больной сифилисом Русаков, который почем зря ругает Шполянского и говорит на религиозные темы. Турбин советует ему не увлекаться религией, чтобы не сойти с ума и лечиться от сифилиса.

Алексей нашел Юлию, женщину, которая спасла его, и дарит ей в знак благодарности браслет, когда-то принадлежавший матери. По дороге домой от Юлии Алексей встретился с Николкой, который ходил к сестре Най-Турса, Ирине.

Вечером в квартиру Турбиных пришел Лисович с письмом из Варшавы, в котором знакомые Турбиных выражали недоумение по поводу развода Тальберга и Елены, а также в связи с его новой женитьбой.

Глава 20

В ночь на 3-е февраля петлюровцы, перед тем, как покинуть Киев окончательно, протащили по земле еврея, которого Козырь-Лешко бил шомполом по голове, пока тот не умер.

Алексею снится, что он бежит от петлюровцев, но погибает.

Лисовичу снится, что какие-то поросята с клыками разорили его чудесный огород, а потом набросились и на него.

На станции Дарница стоит бронепоезд, в котором красноармеец упорно борется со снов.

Русаков не спит, он читает Библию.
Елене снится Шервинский, который цепляет звезду на грудь и Николка, похожий на покойника.

Но самый лучший сон видит пятилетний Петя Щеглов, который живет с мамой во флигеле. Ему снится зеленый луг, а в центре луга – сверкающий шар. Из шара вырываются брызги и Петя смеется во сне.

Заключение

Михаил Булгаков говорил, что «Белая гвардия» - «это упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране…» . Один из важнейших мотивов в романе – тема семьи. Для Турбиных их дом, словно Ноев ковчег, в котором каждый может укрыться в неспокойные, страшные годы бушующей революции и хаоса безвластия. При этом каждый из героев стремится в это лихое время сохранить себя, свою самость, свою человечность.

Тест по роману

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.1 . Всего получено оценок: 223.

Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло.
- Ну, барин, - закричал ямщик, - беда: буран!
«Капитанская дочка»

И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими...

Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская - вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.

Но дни и в мирные и в кровавые годы летят как стрела, и молодые Турбины не заметили, как в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О, елочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем! Мама, светлая королева, где же ты?

Через год после того, как дочь Елена повенчалась с капитаном Сергеем Ивановичем Тальбергом, и в ту неделю, когда старший сын, Алексей Васильевич Турбин, после тяжких походов, службы и бед вернулся на Украину в Город, в родное гнездо, белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол, в маленькую церковь Николая Доброго, что на Взвозе.

Когда отпевали мать, был май, вишневые деревья и акации наглухо залепили стрельчатые окна. Отец Александр, от печали и смущения спотыкающийся, блестел и искрился у золотеньких огней, и дьякон, лиловый лицом и шеей, весь ковано-золотой до самых носков сапог, скрипящих на ранту, мрачно рокотал слова церковного прощания маме, покидающей своих детей.

Алексей, Елена, Тальберг и Анюта, выросшая в доме Турбиной, и Николка, оглушенный смертью, с вихром, нависшим на правую бровь, стояли у ног старого коричневого святителя Николы. Николкины голубые глаза, посаженные по бокам длинного птичьего носа, смотрели растерянно, убито. Изредка он возводил их на иконостас, на тонущий в полумраке свод алтаря, где возносился печальный и загадочный старик бог, моргал. За что такая обида? Несправедливость? Зачем понадобилось отнять мать, когда все съехались, когда наступило облегчение?

Улетающий в черное, потрескавшееся небо бог ответа не давал, а сам Николка еще не знал, что все, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему.

Отпели, вышли на гулкие плиты паперти и проводили мать через весь громадный город на кладбище, где под черным мраморным крестом давно уже лежал отец. И маму закопали. Эх... эх...

Много лет до смерти, в доме № 13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку. Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади «Саардамский Плотник», часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях. В ответ бронзовым, с гавотом, что стоят в спальне матери, а ныне Еленки, били в столовой черные стенные башенным боем. Покупал их отец давно, когда женщины носили смешные, пузырчатые у плеч рукава. Такие рукава исчезли, время мелькнуло, как искра, умер отец-профессор, все выросли, а часы остались прежними и били башенным боем. К ним все так привыкли, что, если бы они пропали как-нибудь чудом со стены, грустно было бы, словно умер родной голос и ничем пустого места не заткнешь. Но часы, по счастью, совершенно бессмертны, бессмертен и Саардамский Плотник, и голландский изразец, как мудрая скала, в самое тяжкое время живительный и жаркий.

Вот этот изразец, и мебель старого красного бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, что мерещились маленькому Николке в бреду скарлатины, бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, - все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных, все это мать в самое трудное время оставила детям и, уже задыхаясь и слабея, цепляясь за руку Елены плачущей, молвила:

Дружно... живите.

Но как жить? Как же жить?

Алексею Васильевичу Турбину, старшему - молодому врачу - двадцать восемь лет. Елене - двадцать четыре. Мужу ее, капитану Тальбергу - тридцать один, а Николке - семнадцать с половиной. Жизнь-то им как раз перебило на самом рассвете. Давно уже начало мести с севера, и метет, и метет, и не перестает, и чем дальше, тем хуже. Вернулся старший Турбин в родной город после первого удара, потрясшего горы над Днепром. Ну, думается, вот перестанет, начнется та жизнь, о которой пишется в шоколадных книгах, но она не только не начинается, а кругом становится все страшнее и страшнее. На севере воет и воет вьюга, а здесь под ногами глухо погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли. Восемнадцатый год летит к концу и день ото дня глядит все грознее и щетинистей.

Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую Дочку сожгут в печи. Мать сказала детям:

А им придется мучиться и умирать...

Итак, был белый, мохнатый декабрь. Он стремительно подходил к половине. Уже отсвет рождества чувствовался на снежных улицах. Восемнадцатому году скоро конец.

Над двухэтажным домом № 13, постройки изумительной (на улицу квартира Турбиных была на втором этаже, а маленький, покатый, уютный дворик - в первом), в саду, что лепился под крутейшей горой, все ветки на деревьях стали лапчаты и обвисли. Гору замело, засыпало сарайчики во дворе - и стала гигантская сахарная голова. Дом накрыло шапкой белого генерала, и в нижнем этаже (на улицу - первый, во двор под верандой Турбиных - подвальный) засветился слабенькими желтенькими огнями инженер и трус, буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович, а в верхнем - сильно и весело загорелись турбинские окна.

В сумерки Алексей и Николка пошли за дровами в сарай.

Эх, эх, а дров до черта мало. Опять сегодня вытащили, смотри.

Из Николкиного электрического фонарика ударил голубой конус, а в нем видно, что обшивка со стены явно содрана и снаружи наскоро прибита.

Вот бы подстрелить чертей! Ей-богу. Знаешь что: сядем на эту ночь в караул? Я знаю - это сапожники из одиннадцатого номера. И ведь какие негодяи! Дров у них больше, чем у нас.

А ну их... Идем. Бери.

Ржавый замок запел, осыпался на братьев пласт, поволокли дрова. К девяти часам вечера к изразцам Саардама нельзя было притронуться.

Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующие исторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатого года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:

Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, - не верь. Союзники - сволочи. Он сочувствует большевикам.

Рисунок: рожа Момуса.

«Улан Леонид Юрьевич». Слухи грозные, ужасные, аступают банды красные!

Рисунок красками: голова с отвисшими усами, в папахе с синим хвостом.

«Бей Петлюру!»

Руками Елены и нежных и старинных турбинских друзей детства - Мышлаевского, Карася, Шервинского - красками, тушью, чернилами, вишневым соком записано:

Елена Васильевна любит нас сильно. Кому - на, а кому - не. Леночка, я взял билет на Аиду. Бельэтаж № 8, правая сторона. 1918 года, мая 12 дня я влюбился. Вы толстый и некрасивый. После таких слов я застрелюсь...

Старший Турбин, светловолосый молодой человек, заметно постаревший и помрачневший после 25 октября 1917 года, в синих рейтузах и мягких новых туфлях сидел в кресле. У его ног на скамейке разместился Николка с любимой подругой - гитарой, издававшей только один звук: «трень». Только «трень», потому что дальше была неизвестность. В Городе было «тревожно, туманно и плохо»... Плечи Николки украшали унтер-офицерские погоны с белыми нашивками, а на рукаве красовался остроуглый трехцветный шеврон. Младший Турбин входил в третий отдел первой пехотной дружины, которая вот уже четвертый день продолжала формироваться в связи с предстоящими событиями.

Но, несмотря на все эти события, в столовой, в сущности говоря, прекрасно. Жарко, уютно, кремовые шторы задернуты. И жар согревает братьев, рождает истому.

Старший бросает книгу, тянется.

А ну-ка, сыграй «Съемки»...

Трень-та-там... Трень-та-там...

Старший начинает подпевать. Глаза мрачны, но в них зажигается огонек, в жилах - жар. Но тихонько, господа, тихонько, тихонечко...

Елена раздвинула портьеры, и в черном просвете показалась ее рыжеватая голова. Братьям послала взгляд мягкий, а на часы очень и очень тревожный. Оно и понятно. Где же, в самом деле, Тальберг? Волнуется сестра.

Хотела, чтобы это скрыть, подпеть братьям, но вдруг остановилась и подняла палец.

Погодите. Слышите?

Оборвала рота шаг на всех семи струнах: сто-ой! Все трое прислушались и убедились - пушки. Тяжело, далеко и глухо. Вот еще раз: бу-у... Николка положил гитару и быстро встал, за ним, кряхтя, поднялся Алексей.

В гостиной-приемной совершенно темно. Николка наткнулся на стул. В окнах настоящая опера «Ночь под рождество» - снег и огонечки. Дрожат и мерцают. Николка прильнул к окошку. Из глаз исчез зной и училище, в глазах - напряженнейший слух. Где? Пожал унтер-офицерскими плечами.

Черт его знает. Впечатление такое, что будто под Святошиным стреляют. Странно, не может быть так близко.

Алексей во тьме, а Елена ближе к окошку, и видно, что глаза ее черно-испуганны. Что же значит, что Тальберга до сих пор нет? Старший чувствует ее волнение и поэтому не говорит ни слова, хоть сказать ему и очень хочется. В Святошине. Сомнений в этом никаких быть не может. Стреляют в двенадцати верстах от города, не дальше. Что за штука?

Николка взялся за шпингалет, другой рукой прижал стекло, будто хочет выдавить его и вылезть, и нос расплющил.

Хочется мне туда поехать. Узнать, в чем дело...

Ну да, тебя там не хватало...

Елена говорит в тревоге. Вот несчастье. Муж должен был вернуться самое позднее, слышите ли, - самое позднее, сегодня в три часа дня, а сейчас уже десять.

В молчании вернулись в столовую. Гитара мрачно молчит. Николка из кухни тащит самовар, и тот поет зловеще и плюется. На столе чашки с нежными цветами снаружи и золотые внутри, особенные, в виде фигурных колонок. При матери, Анне Владимировне, это был праздничный сервиз в семействе, а теперь у детей пошел на каждый день. Скатерть, несмотря на пушки и на все это томление, тревогу и чепуху, бела и крахмальна. Это от Елены, которая не может иначе, это от Анюты, выросшей в доме Турбиных. Полы лоснятся, и в декабре, теперь, на столе, в матовой, колонной, вазе голубые гортензии и две мрачных и знойных розы, утверждающие красоту и прочность жизни, несмотря на то, что на подступах к Городу - коварный враг, который, пожалуй, может разбить снежный, прекрасный Город и осколки покоя растоптать каблуками. Цветы. Цветы - приношение верного Елениного поклонника, гвардии поручика Леонида Юрьевича Шервинского, друга продавщицы в конфетной знаменитой «Маркизе», друга продавщицы в уютном цветочном магазине «Ниццкая флора». Под тенью гортензий тарелочка с синими узорами, несколько ломтиков колбасы, масло в прозрачной масленке, в сухарнице пила-фраже и белый продолговатый хлеб. Прекрасно можно было бы закусить и выпить чайку, если б не все эти мрачные обстоятельства... Эх... эх...

На чайнике верхом едет гарусный пестрый петух, и в блестящем боку самовара отражаются три изуродованных турбинских лица, и щеки Николкины в нем, как у Момуса...

В глазах Елены тоска, и пряди, подернутые рыжеватым огнем, уныло обвисли.

Застрял где-то Тальберг со своим денежным гетманским поездом и погубил вечер. Черт его знает, уж не случилось ли, чего доброго, что-нибудь с ним?.. Братья вяло жуют бутерброды. Перед Еленою остывающая чашка и «Господин из Сан-Франциско»...

Николка наконец не выдерживает:

Желал бы я знать, почему так близко стреляют? Ведь не может же быть...

Сам себя прервал и исказился при движении в самоваре. Пауза. Стрелка переползает десятую минуту и - тонк-танк - идет к четверти одиннадцатого.

Потому стреляют, что немцы - мерзавцы, - неожиданно бурчит старший.

Елена поднимает голову на часы и спрашивает:

Неужели, неужели они оставят нас на произвол судьбы? - Голос ее тосклив.

Братья, словно по команде, поворачивают головы и начинают лгать.

Ничего не известно, - говорит Николка и обкусывает ломтик.

Это я так сказал, гм... предположительно. Слухи.

Нет, не слухи, - упрямо отвечает Елена, - это не слух, а верно; сегодня видела Щеглову, и она сказала, что из-под Бородянки вернули два немецких полка.

Подумай сама, - начинает старший, - мыслимое ли дело, чтобы немцы подпустили этого прохвоста близко к городу? Подумай, а? Я лично решительно не представляю, как они с ним уживутся хотя бы одну минуту. Полнейший абсурд. Немцы и Петлюра. Сами же они его называют не иначе, как бандит. Смешно.

Ах, что ты говоришь. Знаю я теперь немцев. Сама уже видела нескольких с красными бантами. И унтер-офицер пьяный с бабой какой-то. И баба пьяная.

Ну мало ли что? Отдельные случаи разложения могут быть даже и в германской армии...

Стрелка остановилась на четверти, часы солидно хрипнули и пробили - раз, и тотчас же часам ответил заливистый, тонкий звон под потолком в передней.

Слава богу, вот и Сергей, - радостно сказал старший.

Это Тальберг, - подтвердил Николка и побежал отворять.

Елена порозовела, встала.

Но это оказался вовсе не Тальберг. Три двери прогремели, и глухо на лестнице прозвучал Николкин удивленный голос. Голос в ответ. За голосами по лестнице стали переваливаться кованые сапоги и приклад. Дверь в переднюю впустила холод, и перед Алексеем и Еленой очутилась высокая, широкоплечая фигура в шинели до пят и в защитных погонах с тремя поручичьими звездами химическим карандашом. Башлык заиндевел, а тяжелая винтовка с коричневым штыком заняла всю переднюю.

Здравствуйте, - пропела фигура хриплым тенором и закоченевшими пальцами ухватилась за башлык.

Николка помог фигуре распутать концы, капюшон слез, за капюшоном блин офицерской фуражки с потемневшей кокардой, и оказалась над громадными плечами голова поручика Виктора Викторовича Мышлаевского. Голова эта была очень красива, странной и печальной и привлекательной красотой давней, настоящей породы и вырождения. Красота в разных по цвету, смелых глазах, в длинных ресницах. Нос с горбинкой, губы гордые, лоб бел и чист, без особых примет. Но вот один уголок рта приспущен печально, и подбородок косовато срезан так, словно у скульптора, лепившего дворянское лицо, родилась дикая фантазия откусить пласт глины и оставить мужественному лицу маленький и неправильный женский подбородок.

Откуда ты?

Осторожнее, - слабо ответил Мышлаевский, - не разбей. Там бутылка водки.

Николка бережно повесил тяжелую шинель, из кармана которой выглядывало горлышко в обрывке газеты. Затем повесил тяжелый маузер в деревянной кобуре, покачнув стойку с оленьими рогами. Тогда лишь Мышлаевский повернулся к Елене, руку поцеловал и сказал:

Из-под Красного Трактира. Позволь, Лена, ночевать. Не дойду домой.

Ах, боже мой, конечно.

Мышлаевский вдруг застонал, пытался подуть на пальцы, но губы его не слушались. Белые брови и поседевшая инеем бархатка подстриженных усов начали таять, лицо намокло. Турбин-старший расстегнул френч, прошелся по шву, вытягивая грязную рубашку.

Ну, конечно... Полно. Кишат.

С приходом Мышлаевского все в доме оживились. Елена попросила Николку зажечь колонку, сама забегала и зазвенела ключами. Турбин и Николка стащили с Мышлаевского узкие сапоги с пряжками на икрах, развернули портки. Френч, для устранения вшей, был вывешен на веранду. Мышлаевский, в одной грязной сорочке, выглядел больным и жалким.

Что же это за подлецы! - закричал Турбин. - Неужели же они не могли дать вам валенки и полушубки?

Ва...аленки, - плача, передразнил Мышлаевский, - вален...

Руки и ноги в тепле взрезала нестерпимая боль. Услыхав, что Еленины шаги стихли в кухне, Мышлаевский яростно и слезливо крикнул:

Сипя и корчась, повалился и, тыча пальцем в носки, простонал:

Снимите, снимите, снимите...

Пахло противным денатуратом, в тазу таяла снежная гора, от винного стаканчика водки поручик Мышлаевский опьянел мгновенно до мути в глазах.

Неужели же отрезать придется? Господи... - Он горько закачался в кресле.

Ну, что ты, погоди. Ничего... Так. Приморозил большой. Так... отойдет. И этот отойдет.

Николка присел на корточки и стал натягивать чистые черные носки, а деревянные, негнущиеся руки Мышлаевского полезли в рукава купального мохнатого халата. На щеках расцвели алые пятна, и, скорчившись, в чистом белье, в халате, смягчился и ожил помороженный поручик Мышлаевский. Грозные матерные слова запрыгали в комнате, как град по подоконнику. Скосив глаза к носу, ругал похабными словами штаб в вагонах первого класса, какого-то пол- ковника Щеткина, мороз, Петлюру, и немцев, и метель и кончил тем, что самого гетмана всея Украины обложил гнуснейшими площадными словами...

Алексей и Николка смотрели на согревающегося поручика. Мышлаевский возмущенно рассказывал о последних событиях. В то время как гетман отсиживался во дворце, взвод, в который он входил, почти сутки провел на морозе, в снегу, расположившись цепью: «на сто саженей - офицер от офицера». Турбин прервал поручика, спросив, кто находится под Трактиром. Мышлаевский махнул рукой и ответил, что он все равно ничего не поймет. Всего под Трактиром было сорок человек. Приехал полковник Щепкин и объявил, что вся надежда Города на офицеров. По- просил оправдать доверие родины и в случае появления неприятеля приказал переходить в наступление, пообещав при этом через шесть часов прислать смену. После этого полковник уехал на машине со своим адъютантом, а офицеры остались на морозе. Едва выдержали до утра - обещанная смена не появилась. Костры разжечь не могли - поблизости находилась деревушка. Ночью чудилось - ползком приближается неприятель. Мышлаевский зарылся в снег, стараясь не заснуть. Под утро не выдержал и задремал. Спасли пулеметы. Когда послышались звуки орудий, поручик поднялся. Офицеры подумали, что пожаловал Петлюра, стянули цепь и начали перекликаться. В случае приближения неприятеля решили сбиться в кучу, отстреливаться и отходить на Город. Но вскоре наступила тишина. Офицеры по три человека стали бегать в Трактир греться. Смена - две тысячи хорошо одетых юнкеров с пулеметной командой - пришла только сегодня в два часа дня. Привел их полковник Най-Турс.

При упоминании имени полковника Николка вскричал: «Наш, наш!». А Мышлаевский продолжал рассказ. Глянули юнкера на офицеров и ужаснулись - думали здесь стоит две роты с пулеметами. Позднее выяснилось, что под утро на Серебрянку наступала банда в тысячу человек, но батарея с Поста-Волынского обстреляла их, и они, не доведя наступление до конца, удалились в неизвестном направлении. Сменившись, офицеры не досчитались четырех человек: двое замерзли, а двое отморозили ноги. Мышлаевского с поручиком Красиным послали в Попелюху, что под Тракти- ром, за санями, чтобы перевезти обмороженных. В деревне не было ни единой души. Навстречу им вышел лишь какой-то дед с клюкой. Посмотрел он на поручиков и обрадовался. Но сани давать отказался, сказал, что офицеры все сани угнали их на фронт, а «хлопцы» все убежали к Петлюре. Оказывается, он принял поручиков за петлюровцев. Мышлаевский схватил деда, тряхнул его со словами: «Сейчас ты узнаешь, как до Петлюры бегают!» и пригрозил расстрелять. Дед сразу же прозрел и быстро нашел поручикам лошадей и повозку.

На Пост Мышлаевский с Красиным попали, когда уже начало смеркаться. Там творилось что-то невообразимое: на путях стояли четыре неразвернутые батареи, снарядов не было, никто ничего не знал, а главное, не хотели брать мертвых, говорили, чтобы их везли в Город. Поручики рассвирепели, Красин чуть не застрелил какого-то штабного. К вечеру удалось найти вагон Щепкина. Но «холуй денщицкого типа» отказался пропустить их, сказал, что начальство спит и никого не принимает. Мышлаевский и Красин подняли грохот, что из всех купе вылезли люди. Среди них был и Щепкин. Он сразу же «заегозил», велел принести щей и коньяку, пообещал разместить их на отдых. На этом месте рассказ Мышлаевского прервался, он сонно пробормотал, что отряду дали теплушку и печку; его (Мышлаевского) Щеткин пообещал откомандировать в Город, в штаб генерала Картузова. После этого поручик выронил папиросу изо рта, откинулся и сразу заснул.

Вот так здорово, - сказал растерянный Николка.

Где Елена? - озабоченно спросил старший. - Нужно будет ему простыню дать, ты веди его мыться.

Елена же в это время плакала в комнате за кухней, где за ситцевой занавеской, в колонке, у цинковой ванны, металось пламя сухой наколотой березы. Хриплые кухонные часишки настучали один- надцать. И представился убитый Тальберг. Конечно, на поезд с деньгами напали, конвой перебили, и на снегу кровь и мозг. Елена сидела в полумгле, смятый венец волос пронизало пламя, по щекам текли слезы. Убит. Убит...

И вот тоненький звоночек затрепетал, наполнил всю квартиру. Елена бурей через кухню, через темную книжную, в столовую. Огни ярче. Черные часы забили, затикали, пошли ходуном.

Но Николка со старшим угасли очень быстро после первого взрыва радости. Да и радость-то была больше за Елену. Скверно действовали на братьев клиновидные, гетманского военного министерства погоны на плечах Тальберга. Впрочем, и до погон еще, чуть ли не с самого дня свадьбы Елены, образовалась какая-то трещина в вазе турбинской жизни, и добрая вода уходила через нее незаметно. Сух сосуд. Пожалуй, главная причина этому в двухслойных глазах капитана генерального штаба Тальберга, Сергея Ивановича...

Эх-эх... Как бы там ни было, сейчас первый слой можно было читать ясно. В верхнем слое простая человеческая радость от тепла, света и безопасности. А вот поглубже - ясная тревога, и привез ее Тальберг с собою только что. Самое же глубокое было, конечно, скрыто, как всегда. Во всяком случае, на фигуре Сергея Ивановича ничего не отразилось. Пояс широк и тверд. Оба значка - академии и университета - белыми головками сияют ровно. Поджарая фигура поворачивается под черными часами, как автомат. Тальберг очень озяб, но улыбается всем благосклонно. И в благосклонности тоже сказалась тревога. Николка, шмыгнув длинным носом, первый заметил это. Тальберг, вытягивая слова, медленно и весело рассказал, как на поезд, который вез деньги в провинцию и который он конвоировал, у Бородянки, в сорока верстах от Города, напали - неизвестно кто! Елена в ужасе жмурилась, жалась к значкам, братья опять вскрикивали «ну-ну», а Мышлаевский мертво храпел, показывая три золотых коронки.

Кто ж такие? Петлюра?

Елена торопливо ушла вслед за ним на половину Тальбергов в спальню, где на стене над кроватью сидел сокол на белой рукавице, где мягко горела зеленая лампа на письменном столе Елены и стояли на тумбе красного дерева бронзовые пастушки на фронтоне часов, играющих каждые три часа гавот.

Неимоверных усилий стоило Николке разбудить Мышлаевского. Тот по дороге шатался, два раза с грохотом зацепился за двери и в ванне заснул. Николка дежурил возле него, чтобы он не утонул. Турбин же старший, сам не зная зачем, прошел в темную гостиную, прижался к окну и слушал: опять далеко, глухо, как в вату, и безобидно бухали пушки, редко и далеко.

Елена рыжеватая сразу постарела и подурнела. Глаза красные. Свесив руки, печально она слушала Тальберга. А он сухой штабной колонной возвышался над ней и говорил неумолимо:

Елена, никак иначе поступить нельзя.

Тогда Елена, помирившись с неизбежным, сказала так:

Что ж, я понимаю. Ты, конечно, прав. Через дней пять-шесть, а? Может, положение еще изменится к лучшему?

Тут Тальбергу пришлось трудно. И даже свою вечную патентованную улыбку он убрал с лица. Оно постарело, и в каждой точке была совершенно решенная дума. Елена... Елена. Ах, неверная, зыбкая надежда... Дней пять... шесть...

И Тальберг сказал:

Нужно ехать сию минуту. Поезд идет в час ночи...

Через полчаса все в комнате с соколом было разорено. Чемодан на полу, и внутренняя матросская крышка его дыбом. Елена, похудевшая и строгая, со складками у губ, молча вкладывала в чемодан сорочки, кальсоны, простыни. Тальберг, на коленях у нижнего ящика шкафа, ковырял в нем ключом. А потом... потом в комнате противно, как во всякой комнате, где хаос укладки, и еще хуже, ко- гда абажур сдернут с лампы. Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте - пусть воет вьюга, - ждите, пока к вам придут.

Тальберг же бежал...

Да, Елена знала, что в первых числах марта 1917 года Тальберг первым пришел в военное училище с широченной красной повязкой на рукаве. Тогда еще все офицеры в Городе старались не слышать и не думать об известиях из Петербурга. Тальберг, как член революционного военного комитета, арестовал знаменитого генерала Петрова. К концу этого же года в Городе появились люди в широких шароварах, выгля- дывающих из-под серых шинелей, заявлявшие, что на фронт они идти не собираются, потому что там им делать нечего, а останутся в Городе. С появлением этих людей Тальберг стал раздражительным и заявил, что сложившаяся ситуация - это «пошлая оперетка». Это действительно была оперетка, но с большим кровопролитием. Людей в шароварах в скором времени выгнали из города полки, пришедшие с равнины, ведущей к Москве. По мнению Тальберга, люди в шароварах были авантюристами, настоящие же «корни» - в Москве.

Но в один из мартовских дней в Город пришли немцы. А по улицам Города в мохнатых шапках разъезжали гусары, взглянув на которых Тальберг сразу понял, где «корни». После нескольких тяжелых ударов германских пушек под Городом полки, пришедшие из Москвы, скрылись в лесах, а в Город снова пришли люди в белых шароварах, но при немцах они вели себя тихо, как гости, и никого не убивали. Тальберг месяца два нигде не служил, сел за учебники по украинской грамматике. В апреле 1918 года, на Пасху, в Городе выбирали гетмана «всея Украины». Теперь Тальберг говорил: «Мы отгорожены от кровавой московской оперетки», а Алексею и Николке не о чем было с ним говорить. Когда же Николка напоминал, что в марте Сергей придерживался другой позиции, Тальберг начинал волноваться. Таким образом, разговоры «вышли из моды» сами собой. Теперь же та самая оперетка, о которой еще не так давно насмешливо отзывался Тальберг, представляла для него опасность.

Тальбергу было бы хорошо, если бы все шло прямо, по одной определенной линии, но события в это время в Городе не шли по прямой, они проделывали причудливые зигзаги, и тщетно Сергей Иванович старался угадать, что будет. Он не угадал. Далеко еще, верст сто пятьдесят, а может быть и двести, от Города, на путях, освещенных белым светом, - салон-вагон. В вагоне, как зерно в стручке, болтался бритый человек, диктуя своим писарям и адъютантам. Горе Тальбергу, если этот человек придет в Город, а он может прийти! Горе. Номер газеты «Вести» всем известен, имя капитана Тальберга, выбиравшего гетмана, также. В газете статья, принадлежавшая перу Сергея Ивановича, а в статье слова:

Петлюра - авантюрист, грозящий своею опереткой гибелью краю...

Тебя, Елена, ты сама понимаешь, я взять не могу на скитанья и неизвестность. Не правда ли?

Ни звука не ответила Елена, потому что была горда.

Я думаю, что мне беспрепятственно удастся пробраться через Румынию в Крым и на Дон. Фон Буссов обещал мне содействие. Меня ценят. Немецкая оккупация превратилась в оперетку. Немцы уже уходят. (Шепот.) Петлюра, по моим расчетам, тоже скоро рухнет. Настоящая сила идет с Дона. И ты знаешь, мне ведь даже нельзя не быть там, когда формируется армия права и порядка. Не быть - значит погубить карьеру, ведь ты знаешь, что Деникин был начальником моей дивизии. Я уверен, что не пройдет и трех месяцев, ну самое позднее - в мае, мы придем в Город. Ты ничего не бойся. Тебя ни в коем случае не тронут, ну, а в крайности, у тебя же есть паспорт на девичью фамилию. Я попрошу Алексея, чтобы тебя не дали в обиду.

Елена очнулась.

Постой, - сказала она, - ведь нужно братьев сейчас предупредить о том, что немцы нас предают?

Тальберг густо покраснел.

Конечно, конечно, я обязательно... Впрочем, ты им сама скажи. Хотя ведь это дело меняет мало.

Странное чувство мелькнуло у Елены, но предаваться размышлению было некогда: Тальберг уже целовал жену, и было мгновение, когда его двухэтажные глаза пронизало только одно - неж- ность. Елена не выдержала и всплакнула, но тихо, тихо, - женщина она была сильная, недаром дочь Анны Владимировны. Потом произошло прощание с братьями в гостиной. В бронзовой лампе вспыхнул розовый свет и залил весь угол. Пианино показало уютные белые зубы и партитуру Фауста там, где черные нотные закорючки идут густым черным строем и разноцветный рыжебородый Вален- тин поет:

Я за сестру тебя молю, Сжалься, о, сжалься ты над ней! Ты охрани ее.

Даже Тальбергу, которому не были свойственны никакие сентиментальные чувства, запомнились в этот миг и черные аккорды, и истрепанные страницы вечного Фауста. Эх, эх... Не придется больше услышать Тальбергу каватины про бога всесильного, не услышать, как Елена играет Шервинскому аккомпанемент! Все же, когда Турбиных и Тальберга не будет на свете, опять зазвучат клавиши, и выйдет к рампе разноцветный Валентин, в ложах будет пахнуть духами, и дома будут играть аккомпанемент женщины, окрашенные светом, потому что Фауст, как Саардамский Плотник, - совершенно бессмертен.

Тальберг все рассказал тут же у пианино. Братья вежливо промолчали, стараясь не поднимать бровей. Младший из гордости, старший потому, что был человек-тряпка. Голос Тальберга дрогнул.

Вы же Елену берегите, - глаза Тальберга в первом слое посмотрели просительно и тревожно. Он помялся, растерянно глянул на карманные часы и беспокойно сказал: - Пора.

Елена притянула к себе за шею мужа, перекрестила его торопливо и криво и поцеловала. Тальберг уколол обоих братьев щетками черных подстриженных усов. Тальберг, заглянув в бумажник, беспокойно проверил пачку документов, пересчитал в тощем отделении украинские бумажки и немецкие марки и, улыбаясь, напряженно улыбаясь и оборачиваясь, пошел. Дзинь... дзинь... в передней свет сверху, потом на лестнице громыханье чемодана. Елена свесилась с перил и в последний раз увидела острый хохол башлыка.

В час ночи с пятого пути из тьмы, забитой кладбищами порожних товарных вагонов, с места взяв большую грохочущую скорость, пыша красным жаром поддувала, ушел серый, как жаба, бронепоезд и дико завыл. Он пробежал восемь верст в семь минут, попал на Пост-Волынский, в гвалт, стук, грохот и фонари, не задерживаясь, по прыгающим стрелкам свернул с главной линии вбок и, возбуждая в душах обмерзших юнкеров и офицеров, скорчившихся в теплушках и в цепях у самого Поста, смутную надежду и гордость, смело, никого решительно не боясь, ушел к германской границе. Следом за ним через десять минут прошел через Пост сияющий десятками окон пассажирский, с громадным паровозом. Тумбовидные, массивные, запакованные до глаз часовые-немцы мелькнули на площадках, мелькнули их широкие черные штыки. Стрелочники, давясь морозом, видели, как мотало на стыках длинные пульманы, окна бросали в стрелочников снопы. Затем все исчезло, и души юнкеров наполнились завистью, злобой и тревогой.

У... с-с-волочь!.. - проныло где-то у стрелки, и на теплушки налетела жгучая вьюга. Заносило в эту ночь Пост.

А в третьем от паровоза вагоне, в купе, крытом полосатыми чехлами, вежливо и заискивающе улыбаясь, сидел Тальберг против германского лейтенанта и говорил по-немецки.

O, ja, - тянул время от времени толстый лейтенант и пожевывал сигару.

Когда лейтенант заснул, двери во всех купе закрылись и в теплом и ослепительном вагоне настало монотонное дорожное бормотанье, Тальберг вышел в коридор, откинул бледную штору с прозрачными буквами «Ю.-З. ж. д.» и долго глядел в мрак. Там беспорядочно прыгали искры, прыгал снег, а впереди паровоз нес и завывал так грозно, так неприятно, что даже Тальберг расстроился.